Юрий Черняков - На безымянной высоте

— Ах вот оно что… А что случилось с Гореловым? — спросил Иноземцев.

— Как я уже докладывал, он тяжело ранен в оба глаза, сейчас отправлен в санбат, — закончил Самсонов свой рапорт.

Иноземцев кивнул:

— Достаточно. Долго же ты узнавал… Ладно, спасибо и на этом. А вот, кстати, он и сам, наш герой… — и поднял в знак приветствия руку, когда заметил подходившего Малютина. — Легок на помине. Ну как ваша рука?

Лейтенант сейчас был одет в чью-то застиранную телогрейку, явно большего размера, причем ее левый рукав был свободен, поскольку раненая рука висела на перевязи. Кровь все еще проступала сквозь бинты.

Офицеры остановились, с интересом разглядывая лейтенанта.

— Здравия желаю, товарищ майор! — отдал честь Малютин, несколько смутившийся всеобщего внимания. — Прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

Он протянул Иноземцеву свои документы.

— Ну здравствуй, Малютин, — кивнул Иноземцев, принимая его бумаги. — Везет же тебе на приключения… Как рука?

— Касательное ранение… Говорят, до свадьбы заживет.

— Вряд ли. Свадьба с мордобоем начнется в самое ближайшее время, — сказал Иноземцев, бегло просматривая его бумаги.

— Считайте, уже зажила.

— Так… Это интересно. Знаешь немецкий?

— Так точно. Моя мать до войны в школе преподавала.

— Это пригодится. Переводчик нам вообще нужен… Но сейчас мне нужнее всего язык, лейтенант! И чтоб это был штабной, кадровый офицер. Все эти старперы-резервисты мне уже во как осточертели. — Иноземцев провел ребром ладони по горлу.

— Когда?

— Еще вчера. Сможешь? Рука сработает? Малютин подумал.

— Ну раз надо… Тогда мне понадобится немецкая форма, товарищ майор. На троих человек. Одна, офицерская, две солдатские.

— Найдем, — кивнул Иноземцев.

— Пара немецких автоматов…

— Этого добра у нас… — Иноземцев махнул рукой. — Главное, смотри, какие у нас разведчики! Орлы! — Он подозвал жестом Степана Каморина, стоявшего в отдалении.

— Сержант Каморин, — представил его Иноземцев. — Воюет со мной от самого Сталинграда. Имеет на своем счету двадцать девять «языков». Как, Степан Петрович, возьмем офицера?

— Чего ж не взять? — ответил Степан, глядя в глаза Иноземцеву. — Лишь бы свои на обратном пути не обстреляли.

— Что еще? — спросил Иноземцев Малютина.

— Час на сон. Это лично мне.

— Договорились. И еще полчаса на сборы и разгильдяйство… Григорий Михайлович! — крикнул Иноземцев, обернувшись.

Подполковник Нефедов тут же подбежал, как если бы специально дожидался приглашения.

— Лейтенанту Малютину три комплекта немецкой формы, включая одну офицерскую.

— Капитанскую, майорскую? — спросил Нефедов.

— Молод он еще для майора… — Иноземцев смерил лейтенанта взглядом. — И теплую землянку, где лейтенанта никто не побеспокоит, включая женский персонал.

— Так это ты его у нас просил? — тихо произнес Егоров, склонившись к уху Иноземцева, когда они отошли от Малютина.

— Что, уже жалеешь, что отдал? — хмыкнул Иноземцев.

— Да уж… Ты ведь знал, кого просить… Глаз у тебя, Сергей Павлович, алмаз. Сразу видишь нужных тебе людей.

— Это навряд ли. Не всегда и не тех людей я считаю нужными и полезными… И потому до сих пор служу майором, хотя и на полковничьей должности, — сказал Иноземцев.

— Прекрати, Сергей, — тихо ответил Егоров. — Опять ты за свое. Прекрасно знаешь, чего мне стоило пробить твою кандидатуру в академию. Но ведь пробил же?

— Так это ты меня сосватал? Я тебя, кажется, не просил…

— Просто ты достойнее других, уж я-то знаю… Как, впрочем, и на должность комполка тоже я тебя пробивал. Это уже было полегче.

— Не понял. То есть ты же меня и назад завернул из академии?

— Угадал. Но это уже было намного легче…

— И правильно сделал, Игорь Андреевич, — подумав, сказал Иноземцев. — Мы с тобой кадровые офицеры. Идет война, и не можем мы, не имеем права прохлаждаться в тылу. Это я тебе говорю не для красного словца… Сам понимаешь, будет подло бросать перед концом войны, когда гибель любого солдата или просто подчиненного особенно болезненна, тех, с кем мы воевали от границы и до границы и кто нам с тобой доверял.

— Знаю, Сергей, знаю и понимаю… Как и то знаю, что ты из-за меня претерпел в тридцать седьмом, когда меня арестовали как троцкиста…

Иноземцев прижал палец к губам, кивнув в сторону прислушивающегося к их беседе капитана Шульгина.

5

Малютин зашел в отведенный ему блиндаж. Там было сумрачно, тепло и тихо. Только дрова потрескивали в буржуйке. Он лег на нары, блаженно вытянулся, закрыл глаза. И — мгновенно заснул… Ему снились мать и отец, а также сестренка Зина. Будто рано утром его разбудила рука матери, севшей с ним рядом. А когда она стала гладить его по волосам, он открыл глаза и проснулся…

Мгновенно вскочил, машинально схватил автомат, лежавший под свернутой вместо подушки телогрейкой, и сидевшая рядом чемпионка по стрельбе Оля Позднеева поспешно отняла руку и тоже вскочила.

— Кто?.. — спросил он и только тогда заметил у нее в руках свою выстиранную и тщательно выглаженную гимнастерку.

— Фу ты черт… Извините, Оля… Можно я так буду вас называть?

— Нет, это вы меня извините, товарищ лейтенант, что вас разбудила… И называйте меня как хотите. И давай будем на «ты».

— Спасибо, Оля, — дружески улыбнулся Малютин. — Да ты садись, чего стоять.

Она села рядом, не сводя с него глаз.

— Можно один вопрос? — спросила она, наблюдая, как он надевает гимнастерку на мускулистое тело.

— Спрашивай. — Лейтенант пожал плечами.

— Вы давно Катю знаете? У вас с ней роман? — тихо спросила она.

— Катю? — не сразу понял он. — Конечно, давно. Но очень недолго. Всего одну ночь…

Она ошарашенно, приоткрыв рот, посмотрела на него.

— Давно ее не видел и уже не чаял встретить, да и не знал, где искать. Ни адреса, ни номера полевой почты… И вдруг такая удача— приезжаю сюда, а она, оказывается, здесь, представляешь?

— Она красивая… Она вам очень нравится?

— Очень, — искренне признался Малютин. — А знала бы ты, сколько она стихов помнит… Мы с ней познакомились случайно, на железнодорожной станции, летом сорок первого, под Орлом. Я как раз только что офицерские курсы закончил и направление получил… А она курсы радистов или связисток… Станцию разбомбили, и мы с ней всю ночь ждали на вокзале, пока пути восстановят, и, чтобы не уснуть и не пропустить свой эшелон, читали друг другу стихи. Я ей, она мне. Но она знает их больше меня…