Причудливые зелья. Искусство европейских наслаждений в XVIII веке - Пьеро Кампорези

дессертов и который вернее остальных плодов служил нашему вкусу, зрению и обонянию благодаря различным сортам и видам»[437]. Груша, сладкое очарование стола, радовала своими теплыми, сочными тонами, освещая жанровые живописные композиции, натюрморты, полотна «цветоводов», овощные паноплии[438], переполненные корзины Бартоломео Бимби[439] и «садоводов». На протяжении веков она была жемчужиной буфетных. На пороге XIX века, во времена правления короля Филиппа, груша насчитывала «больше сортов, чем какое-либо другое дерево»[440], а его плоды были «бесконечно более многочисленны и востребованы», чем любой другой фрукт. Жемчужина Помоны, «это дерево на протяжении всего года приносит пользу земледельцу, удовлетворяя любые вкусы либо своей сладостью, либо терпкостью, либо и тем, и другим, может понравиться приготовленной либо сырой, либо и такой, и другой»[441]. Кажется, что эта маленькая шкатулка влажного, тихого удовольствия, которую гедонизм современных итальянцев игнорирует, отдавая предпочтение более дорогим и менее спокойным фруктам, безвозвратно отброшена на обочину кулинарии.

Вероятно, с трудом можно поверить (настолько это число кажется огромным), что «французские садоводы, которые писали о конце XVII века, упоминали более 700 сортов груш, пригодных для употребления в пищу»[442]; и тем не менее в книге Рене Дааврона (Даурона) «Французский садовник» (Giardiniero francese), а также в дополнении, написанном месье делла Куинтинье, главным управляющим садами его христианнейшего величества, которое было переведено на итальянский язык и опубликовано венецианским книгоиздателем Джироламо Альбрицци в 1704 году, упоминается «всего лишь» 72 сорта[443]. По оценкам Купани[444], которые достоверно засвидетельствовал Никозия, во фруктовых садах герцога Джузеппе дель Боско в сицилийском Мизильмери насчитывалось 78 сортов. Это совсем мало по сравнению с тосканским помологическим рогом изобилия на рубеже XVII и XVIII веков, описанным Пьетро Антонио Микели в его «Списке всех фруктов, которые ежедневно кладут на стол Его Высочества, Светлейшего Великого герцога Тосканского» (Lista di tutte le frutte, che giorno per giorno dentro all’Anno sono poste alla mensa dell’Ar. e del Ser.mo Gran Duca di Toscana)[445]: 230 видов, все перечислены по названиям. Тоскана времен Медичи во многом опередила Францию «короля-солнце», что с удовольствием отметил Якопо Никколо Гвидуччи в письме Козимо III: «Я думаю, что в отношении груш никто не сможет составить конкуренцию Вашему Королевскому Высочеству ни по количеству хороших сортов, ни по их качеству»[446]. Наш повар-космополит, очевидно, лгал, хотя и без злого умысла; вероятно, он был ослеплен блеском наполеоновского метеора. И вообще, как повар, он мог и не знать о деталях помологической истины.

Начиная со знаменитой «фармацевтической лаборатории Медичи», где «новые запахи» рождались благодаря «союзу химии и ботаники», которые находились в «удивительном соревновании по извлечению новых бальзамических, медицинских и ароматических веществ», в непрерывном, тщательном поиске «самого возвышенного и совершенного запаха»[447], и заканчивая агрономическими экспериментами последних Медичи – на этом фоне можно наблюдать зарождение и открытие в Италии и в Европе (прежде всего в Голландии) богатой панорамы «новых цветов, семян, прививок и трав»[448].

«Даже сегодня мы видим, как голландцы сделали искусство флоры частью своей торговли, создавая сотни прекрасных и неведомых соцветий, тогда как французы утверждают, что за 150 лет приобрели их столько же, а может, и больше, более богатых, более ярких и красивых цветов. То же самое произошло с растениями, овощами и зеленью: они совершенствовались до такой степени, что вместо одной только разновидности цикория и двух жалких видов салата, которые были известны в то время, теперь существует более 50 видов каждого, все они великолепны и превосходны на вкус. То же самое можно сказать и о фруктах, ведь всем известно, как персики, яблоки, абрикосы и груши дичают, если за ними не ухаживают, и как они возрождаются и облагораживаются красотой и тысячей новых вкусов, когда их заботливо прививают. Точно таким же образом появляются новые виды животных путем скрещивания пород. Мы каждый раз наблюдаем это на примере лошадей и других видов животных. И действительно, я видел, но только в частных владениях, новые виды кур и голубей, выведенные скорее для удовольствия хозяев. Птицы были не только очень красивыми, но и полезными, и размножались в большом количестве. Каждый мог разводить их для себя или продавать, а помимо них можно было обзавестись прекрасными петухами и курами из Падуи, чудесными голубями из других климатических зон и попробовать скрестить их с нашими птицами[449].

«Возрождение» Италии после того, как она подчинилась всеобщему упадку «варварской и невежественной Европы», продолжило свой уже обновленный курс на то, чтобы «сделать природу плодотворной для человеческих нужд».

«Природа только и ждет, когда мы будем готовы извлечь из нее неисчерпаемые богатства, поддерживая сотни тайных источников всех видов животных и растений, ведь за короткий промежуток времени мы уже достигли грандиозных достижений, которые были незнакомы нашим отцам, не говоря уже о предыдущих поколениях»[450].

Новые сорта гороха, бобовых и капусты, новые породы кур и голубей, «невероятно красивые и полезные», обогатили и разнообразили столы XVIII века.

«Удобства» и «истинное счастье»[451] казались во второй половине XVIII столетия, после «железного века», воскрешением «века золотого»[452], несмотря на то что к старым болезням добавились новые недуги, «новые виды воспаления и ревматизма», «новая цинга», «новые колики» и особенно «новые виды нервных заболеваний, ипохондрии и параличи, которые сопровождаются конвульсиями и не имеют названия»[453]. Обновление образа жизни и общества, удивительные открытия и невиданные доселе изобретения в области техники и труда опирались на использование научных знаний, чтобы влиять на природу, которая теперь вышла из магических и кабалистических представлений догалилеевской культуры. Новые идеи не только трансформировали повседневные обычаи и общую картину мира, но и значительно улучшили благосостояние людей, повысив уровень «общественного счастья». Многие регионы Италии изменили свой облик, представ в возрожденном, цветущем виде, омолодившемся благодаря новой волне деятельного, бурного обновления, охватившей все аспекты гражданской жизни.

«Вся сельская местность была возделана, реки текли в своих руслах, леса были вырублены, замки разрушены, дома стали удобнее и просторнее, как и дороги, кухни радовали разнообразными приправами, вкусной едой, обилием отборных вин; чистоту тела сохраняли полотняное белье и более удобная одежда; кроме того, люди стали чаще посещать бани, повсюду царили мир, взаимопонимание и хороший вкус, а новые представители Просвещения, которые погрузились в искусство, науку, производство и, в особенности, в нужды общества и вопросы религии, казалось, поспособствовали истинному и всеобщему счастью, здоровью и добродетели человеческой души»[454].

Начиная с «золотого чинквеченто»,[455] «темная / глубокая ночь начала отступать»[456] и,