Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова

только в этом дело. Бородатых здоровяков в Ч. хватает, но этот, сразу видно, образованный. Может быть, даже знает иностранные языки. Тебе уж на четвёртый десяток давно перевалило. Красотой ты не вышла. Всей-то и корысти – северная зарплата. Однако женщина не только красотой, но и зарплатой может быть привлекательна. Женщина хороша своей обходительностью. Проводи гостя до переговорного пункта, а там…

Как назло, я снова забыл названную мне Цейхмистером странную фамилию. Пришлось искать по карманам блокнот, второпях листать страницы.

– Опять забыл!.. У меня записано!.. – пробормотал я. Вот!..

Прислонив велосипед к киоску, женщина приблизилась, чтобы лучше видеть страницы блокнота. Тут как раз и нужная нашлась.

– Архиереев… – прочитали мы хором.

– Действительно, неприличная какая-то фамилия, – пробормотал я.

– Сложная, – кивнула женщина. – Капитан, это ты. Это тебя москвич ищет. Другого Архиереева в Ч. нет. Ну всё! Пока! Мне на смену!

Она вскочила на велосипед. Взгляд её торжествующе сиял, как у победительницы, как у чемпионки, взошедшей на пьедестал олимпийских состязаний. Где же я мог видеть этот ясный, твёрдый, торжествующий взгляд? На миг мне показалось: вот сейчас расцелует, но она просто укатила по пыльной дороге, исчезла в знойном мареве.

– Вы Архиереев? – Я решительно приблизился к окошку киоска.

– Вот так наша Изольда. Годная невеста, правда? – ответил Архиереев нарочно невпопад.

– Я Тер-Оганян.

Усатая улыбка старого киоскёра померкла.

– Прекрасно! – из последних сил стараясь казаться бодрым, произнёс он и ещё раз повторил:

– Тер-Оганян – это прекрасно!

– Цейхмистер… товарищ Цейхмистер… Клавдий Васильевич сказала мне, что вам известна судьба моего отца. Это очень важно. Я за этим и приехал из Москвы. Специально, чтобы повидать вас.

Архиереев сдулся: усы обвисли, плечи опустились, взгляд сделался рассеянным. Я заметил эту внезапную перемену, но почему-то она меня не насторожила.

– Цейхмистера знаю. Он один из основателей этого городишки, так же как и я. А вот о Тер-Оганяне мне ничего не известно.

– Как же так? Отец… Цейхмистер не мог солгать… Так солгать… Он сам же меня сюда отправил!

– Помню Клавдия Васильевича. Хороший человек. Но что же поделать, видно, он перепутал. Столько лет прошло! А вы понравились Изольде. Как она вам?

– Изольда? Да ничего. Комсомолка.

– Значок она носит просто для красоты, как брошь. Гордится до сих пор, что в комсомол приняли, хоть и не комсомольского возраста. Изольде нашей тридцать пять, а всё ещё не замужем, потому что женихов достойных нет в нашей глухомани, а она разборчивая.

– Как же быть с моим отцом? Гамлет Тер-Оганян. «Дальстрой». Не припоминаете?

– По профессии энергетик. Закончила вуз заочно. Работает сменной дежурной на станции. Работа ответственная. Знаете, какие у них там зарплаты?

– Нет… да… мне не интересно…

– Четыреста рублей! Это с учётом северной надбавки. Хорошая невеста.

– Странно! Она шла на работу и несла с собой зарплату. Обычно бывает наоборот… вернёмся же к нашему вопросу…

– Цейхмистер… Клавдий Васильевич сказал мне, что вы располагаете сведениями о моём отце, Гамлете Тер-Оганяне. Он даже пересказал вашу историю. Припомните! Тысяча девятьсот пятьдесят девятый год. Палаточный лагерь на берегу Вилюя. Собрание в первом бараке, когда вы вместе выбирали название для этого городка. А потом была вечеринка. Припомните, у вас была сорокалитровая канистра спирта.

– Как же! Как же! Канистру помню. Но в те времена в этих местах правил сухой закон.

– Вы выпили, разговорились.

– Всё помню. Тер-Оганяна не помню.

– Я Тер-Оганян!

– Похож… Ну, в смысле, тоже армянин. Явно не Цейхмистера сынок.

– Вот и я о том же!

Допрашивая Архиереева, в запале мне удалось засунуть в оконце киоска не только голову, но и плечи. Таким образом киоскёр начисто лишился возможности отгородиться от меня, захлопнув оконце киоска. Вблизи прищуренные глаза собеседника, его усы и брови больше не казались мне приятными. Кулаки мои чесались. Схватить бы его за полы куртёнки, тряхнуть пару раз – сразу всё вспомнится, и «Дальстрой», и Гамлет Тер-Оганян.

Мою не успевшую толком разогреться пылкость остудила одна подробность или, как сказала бы Канкасова, nuans. На левом запястье моего неприятного собеседника обнаружились часы – странный механизм в корпусе из желтого металла с сияющими цифрами на синем циферблате. Неужто золотые? Я присмотрелся и прочитал на кожаном ремешке часов «Without freedom, life is suffering»[24], а на циферблате изящным шрифтом начертанное наименование торговой марки Hamilton Automatic. Точно такие часы я видел у друга товарища Канкасова – дипломатического работника, несколько лет прожившего в одной из капиталистических стран. Заместив мой интерес, Архиереев то и дело, и будто в смущении, посматривал то на часы, то на меня. А я, горячась, готовый в любую минуту перейти к угрозам, всё уговаривал его, поминая фамилии всех известных мне московских начальников. Не обошлось и без упоминания товарища Канкасова, и его друга – дипломатического работника, а это уж совсем напрасно. Насмешливое выражение сменилось в лице Архиереева настороженным – и это всё, чего я добился.

– Время семнадцать часов, – проговорил мой собеседник. – Пора закрывать киоск. Посторонись-ка, джан. Надо газеты прибрать.

– Гамлет Тер-Оганян! Бутылку водки за любые сведения! Да что там бутылка! Ящик водки! Коньяка! Всё, что угодно!!! – выпалил я.

– Что?!! Взятка?!!

Мой собеседник рассмеялся. Смеющийся, он показался мне вовсе уж противным. Вцепиться бы в эти усишки, садануть кулаком меж прищуренных глаз или…

– Э! Да какой же ты горячий, Гамлет-джан, – отсмеявшись, проговорил Архиереев. – А рассказать мне ничего. Посторонись-ка! Или милицию вызвать?

Услышав в его голосе угрожающие нотки, я вынужден был предоставить ему возможность закрыть окошко киоска. Невелика беда! Ему всё равно от меня не уйти. Сейчас он закроет оконце киоска, выйдет из него, запрёт дверь на висячий замок – я приметил на двери киоска соответствующие петли – и отправится восвояси, скорее всего, домой, к своей старухе. Что мне мешает последовать за ним? Да я дойду до края света, лишь бы разыскать малейшие следы своего отца.

Впрочем, я уже на краю света. Вот там, над крышами городишки, на склонах сопки растёт невысокий, словно больной, лес. Этот лес простирается на север до самой тундры. Он простирается и на юг, и на запад, и на восток. А мне и невдомёк, что он такое, этот лес, какие угрозы и опасности он таит. Мне неизвестна и тундра, с которой он граничит. Что такое тундра? Каменистая, болотистая равнина, зимой превращающаяся в снежную пустыню?

Размышляя так, мне наконец удалось побороть собственную горячность. Но тут я заметил, что мой несговорчивый собеседник всё ещё не захлопнул оконце, а пишет что-то на полях позавчерашней газеты. Пишет торопливо, но почерк