Степкина правда - Николай Константинович Чаусов

к новичку атаман. А за ним, немного отстав, подходили Валентин и вся его свита.

Коровин поднял руку, чтобы взять Волика за ворот и, как обычно, притянуть к себе, но тот отвел ее коромыслом и тихо сказал:

— Уйди. У меня рука жесткая, кабы не покалечить.

Мы замерли. Умолк Яшка. А Валентин трусливо попятился за мальчишек. Да и как было не замолчать и не испугаться, если ни один смельчак еще не решался такое сказать Коровину! Атаман сплюнул на ладони, потер их одна о другую и вдруг поймал Волика за рубаху, дернул к себе. И тут же, неестественно взмахнув ручищами, отлетел назад и упал на спину, смешно задрав кверху свои обрубыши-ноги. Это произошло так быстро, что я не мог понять, как это случилось. Атаман повернулся на живот, привстал на одно колено и тупо, снизу вверх, смотрел на своего первого победителя. Кровь залила его искаженный от боли рот, подбородок. А новичок спокойно стоял над ним, поглядывал на свой правый кулак и сжимал и разжимал пальцы. И вдруг, дико взревев, атаман вскочил на ноги и ринулся на Волика с. такой стремительностью и силой, будто хотел смять его всем своим тучным телом. И новый удар, удар, который был даже слышен, отбросил назад Коровина, снова заставил его растянуться на земле. Яшка Стриж блохой отскочил в сторону, взвизгнув не то от ужаса, не то от восторга.

И тут произошло самое главное. Валентин вышел из-за укрытия, с достоинством подошел к Волику и, слегка картавя, сказал:

— Ты самый храбрый и смелый мальчик! И даже хороший боксер! Хочешь дружить со мной? Ты будешь моим лучшим другом!..

— Дружить, говоришь? — переспросил Волик. — Сперва крестить хотел, а после дружить? А этого не хочешь? — И Волик схватил Валентина за нос.

— А-а!! — завопил на весь двор Валька.

А Волик вертел его вокруг себя и приговаривал:

— Что, купец, хороша наша дружба?..

А из дома Панковичей уже бежали на помощь Вальке краснощекая дивчина в косынке, Панковичиха, Панкович и еще несколько мужчин и женщин — их гости. Валентина отняли и повели в дом, а Панковичи и гости набросились на Волика и лежавшего в пыли атамана. И, наверное, избили бы их, если б в воротах не появился кузнец. Он только что вернулся с работы и, увидав размахивающих руками и орущих на все лады взрослых, с удивлением и любопытством уставился на их драку. И вдруг черные, как у Волика, глаза его сверкнули белками, и он, бросив узелок, ринулся к свалке.

— Стой! За что сынка бьете, сволочи?!

Взрослые притихли, выпустили из рук Волика и Коровина, а Панковичиха клушкой налетела на кузнеца:

— Это он, твой ублюдок, избил моего сына! Я буду жаловаться в милицию!..

Но кузнец оттолкнул ее в сторону и тучей пошел на Панковича и его гостей, все еще окружавших новичка и ползавшего у их ног атамана.

— А ну, разойдись, гады! Морды перекошу! — взревел он, обнажая могучие руки.

Толпа расступилась, пустилась наутек к дому. И последней, крича и визжа на весь двор, уносила свои толстые ноги Панковичиха.

Выбежавшие на крик взрослые из других домов загоняли по избам своих детей, весело и сердито кричали чернобородому великану:

— Валяй, мужик, коси имя буржуйские хари!

— Своих драчунов мало, еще разбойника бог послал нам!

— Жарь их, кровопивцев, в печенки!..

Штаб-квартира

Два дня я просидел дома, а когда вышел во двор, пацаны рассказали мне, что Вальку после драки увезли в город и он живет у родни, а Сашу дома били.

Сашина мама сама открыла мне дверь, но даже не ответила на мое «Здравствуйте!» и, пропустив меня в избу, занялась стиркой.

Я прошел во вторую половину избы, отгороженную фанерой и оклеенную газетами, и нашел там моего друга. Печальные серые глаза Саши на мгновение осветились радостью и погасли. Я спросил его, за что он наказан.

— Яшка наврал, что я тоже за нос его таскал, — уныло сказал Саша.

— Да ведь тебя тогда во дворе не было! — поразился я такой гнусной Яшкиной выдумке.

— Не было. Я у Синицы был.

— А ты маме сказал?.. — И, не дожидаясь ответа, возмущенный несправедливостью, вернулся на кухню.

— Тетя Маша, его же тогда во дворе не было! Я точно знаю!

— Я сама знаю, милый.

— А за что?.. Он же не виноват, тетя Маша!

Женщина стряхнула с рук мыльную пену, устало разогнула спину и, тоскливо глядя мне в лицо, тихо произнесла:

— Бедность наша виновата, сынок.

Я не понял: при чем тут бедность, если Саша наказан зря? О чем говорит тетя Маша?..

— Ладно, ступай поговори со своим товарищем, — уже ласково опередила она меня. — Он тебе радый.

Я вернулся к Саше.

— А зачем ты к Синице ходил?

— Я-то? А так.

— А Степка у него был?

— Степка? Не, не был.

Разговор не клеился. Я посидел у Саши, понял, что все равно его никуда не отпустят, и, пообещав к нему зайти завтра, ушел.

Мальчишки слонялись без дела по двору, пилили с родителями на дрова выловленные из Ангары бревна, носили на коромыслах воду, мели у своих домиков двор. Ни игр, ни других каких-нибудь забав не было. Не было даже драк или споров. Я потолкался возле них, расспросил про Яшку, Вовку и Федьку, порадовался тому, что их тоже заперли дома, и отправился прогуляться на Ангару.

Утром в среду меня разбудил условный стук в ставню. Я высунулся в окно и увидел притаившихся в нашем палисаде Синицу и Сашу.

— Коль, айда сюда, дело есть! — прошептал Саша.

Тихонько, чтобы не разбудить Лену, я вышел на цыпочках из дому.

Утро было таким ранним, что во всем нашем огромном дворе не было ни души, если не считать стрижовских кур и индюшек. Солнце еще не успело прогреть воздух, и с Ангары дул холодный ветер. И суматошно орали на кустах птицы.

Мы спрятались между кладовками и зашептались. — Степка сейчас был.

— Зачем?

— Дело есть.

— Какое дело?

— После скажем, когда в город пойдем…

— Зачем?

— Зачемкал! Хочешь дружить, тогда слушай! А мы еще поглядим: можно тебе доверять или нельзя, понял?

И Синица с Сашей наперебой объяснили мне, что мы все должны делать.

Я — немедленно начать копить и прятать в Сашиной кладовке сухари, крупу, чай, сахар, то есть самые важные продукты. Синица — картошку, лук, соль, керосин, спички. Саше поручалось достать у отца рыбацкие сапоги, котел, фонарь «летучая мышь», охотничий нож и сетку.