Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

поручают им тяжелую работу, например, откопать большую трубу… пока сами они наблюдают и курят сигареты – а в конце закручивают несколько винтов, едва пошевелив пальцем”20.

Но изредка наблюдались и признаки растущей признательности. Профсоюзы, первоначально обеспокоенные наличием рабочих мест для своих членов, пришли к выводу, что иностранцы необходимы для роста и процветания. Несколько местных жителей рассказали участникам кёльнского исследования, что гастарбайтер был “хорошим, прилежным и порядочным работником” – немалая похвала в обществе, где трудолюбие (Fleiss) стояло рядом с аккуратностью. Однако условия диктовали хозяева. Турецкий рабочий вспомнил, как его бригадир говорил ему: “Делай то, что тебе велит немец”21. Обучение и продвижение по службе, как правило, доставалось местным. “Чем усерднее я работал, тем быстрее меня выбрасывали, как выжатый лимон”, – вспоминал Джемаль Тюмтюрк в 1970-е годы. Немецкие коллеги ненавидели его за то, что он показывал лучшие результаты. Вместо награды начальник перевел его в самое опасное место – на пыльную каменную мельницу22.

Очень немногие мигранты были наняты из-за своих навыков, но им так и не дали возможности их применить. В конце 1960-х – начале 1970-х годов было набрано несколько тысяч медсестер из Южной Кореи и Филиппин. У них было высшее образование и часто более высокая квалификация, чем у их немецких коллег. Треть в итоге была вынуждена мыть полы в больницах. “Порой я ничего не понимаю, – сказала одна из них, – потому что не знаю, уборщица я или помощница на кухне… Я помню, что в Корее я выписывала лекарства и делала инъекции”23. На встрече с ними в 1975 году немецкие начальники согласились: корейские медсестры регулярно подвергались дискриминации со стороны своих немецких коллег, им поручали самые неприятные и грязные задания, им отменяли выходные без предупреждения, и через шесть месяцев им все еще платили по самой низкой ставке, как будто они не прошли обучение. Наблюдалась волна самоубийств. По словам социальных работников, было “неудивительно”, что в такой “чуждой и часто холодной среде” многие страдают психическими заболеваниями24.

Неоднократно вспыхивали стихийные забастовки. Крупнейшие из них произошли в начале 1970-х годов в сталелитейной и автомобильной промышленности. Жалоб было множество: от низкой зарплаты и небезопасных условий труда до отказа работодателей предоставить неоплачиваемые отпуска, чтобы можно было поехать домой на более долгий срок. Рабочих часто нанимали без четкого информирования об их заработной плате и отчислениях. На заводе автомобильных деталей Hella в Липпштадте (Северный Рейн-Вестфалия) гастарбайтеры объявили забастовку, потому что им как неквалифицированным рабочим не выдали прибавку к зарплате, которую получили их квалифицированные немецкие коллеги. Работодатели пытались стравливать стороны, но это все чаще приводило к обратным результатам, поскольку все больше и больше иностранцев вступали в профсоюзы. К 1972 году почти 4 тысячи из них состояли в рабочих советах. Во время забастовки сталелитейщиков компании Mannesmann весной 1973 года иностранные и местные рабочие выступили вместе и добились повышения зарплаты для всех. На заводе автозапчастей в Пирбурге лидерство взяли на себя иностранки: многие из них застряли на самой низкой зарплате, предназначенной для новичков, хотя проработали там по пять лет. Полиция арестовала нескольких забастовщиц, но в итоге победу одержали рабочие, и самая низкая категория оплаты труда была отменена25.

Забастовки показали, где “гости” видят свое будущее – в Германии. В то же время они подчеркнули их уязвимость как чужаков. Например, в 1975 году более ста корейских шахтеров потребовали восстановления на работе своих соотечественников, уволенных за прогулы. Это было серьезное правонарушение, поскольку увольнение, как и политическая активность, означало лишение вида на жительство. По факту один из рабочих выздоравливал после несчастного случая на работе, в то время как другие оказывали помощь больным членам семьи. Начальство вернуло четырех человек, необходимых для глубоких разработок. Остальные были уведомлены Управлением по делам иностранцев о необходимости добровольно покинуть страну, иначе их ждет депортация26.

Другой острой проблемой было жилье. Имея мало шансов получить муниципальную квартиру, гастарбайтеры оказались перед трудным выбором: жить во временных бараках или искать жилье на частном рынке по завышенной цене. Первый оставлял их на милость боссов, второй – на милость акул-арендодателей. В Северном Рейне-Вестфалии, промышленном центре страны, в 1971 году четверть иностранных рабочих все еще жила в бараках, половина из которых не соответствовала федеральной норме в 6 квадратных метров на человека. В общежитии в Эшвайлере были тесные четырехместные комнаты и одна душевая на 150 человек27. В других бараках была общая комната, но не было ни стола, ни стульев. По возвращении с ночной смены рабочих встречали сторожевые собаки. Многие бараки были огорожены – по словам работодателей, чтобы защитить жителей и не допустить проституток. Внутри царили строгие правила. Посторонним и женщинам вход был воспрещен. Там, где в общей комнате был телевизор, контроль над ним лежал на начальнике, который также штрафовал за неподдержание чистоты полов и другие нарушения. В правилах внутреннего распорядка бараков для итальянских рабочих двигательной корпорации MAN слова non è permesso и è proibito упоминались девяносто семь раз: не разрешалось вешать какие-либо картины на стены или шкафы; нельзя было лежать в постели в одежде; перед тем, как включить свет, жильцы “должны” были раздвинуть шторы28.

В 1970 году церковные и гражданские группы организовали в Гессене один из первых Дней иностранного соотечественника. Когда представители духовенства и итальянские делегаты попытались пройти в бараки строительной фирмы Holzmann под Франкфуртом, им преградили путь. Фирма взимала со своих работников 396 немецких марок в месяц, позволяя делить комнату размером 12 квадратных метров с пятью другими людьми – примерно столько же платил арендатор за собственную муниципальную квартиру. “Расселились, как при Гитлере”, – гласил заголовок одной из газет. Другие говорили о рабстве и крепостном праве. В статье, написанной по заказу немецких церквей и благотворительных организаций, делался вывод: “…они [рабочие] были интегрированы в экономику, но как люди оставались за ее пределами… Согражданами они становились только тогда, когда дело касалось уплаты налогов… [в противном случае] их основные права ограничиваются”29.

На небольшом рынке частного жилья (все еще восстанавливающегося после войны) гастарбайтеров встречали либо объявления “не для иностранцев”, либо арендодатели-спекулянты. Во Франкфурте к 1964 году 60 % мигрантов уже арендовали жилье в частном порядке. При этом оно было чересчур дорогим, лишенным удобств и часто сырым. Суд в Штутгарте оштрафовал одного домовладельца на 100 тысяч немецких марок за завышение квартплаты иностранным арендаторам; в приговоре речь шла о потере чести (Ehrverlust), что означало лишение гражданских прав30.

Власти Франкфурта и других городов были полностью осведомлены