Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 12

— Да, оно звучит куда лучше, чем пират, хотя по сути дела, думаю, что это одно и то же, — заметил Банс. — Но твоя красавица, должно быть, мужественная девушка; почему бы тебе не взять ее с собой на корабль? Хотя, пожалуй, жаль было бы ее разочаровывать!

— А ты думаешь, — возразил Кливленд, — что я настолько уже продался злым силам, что способен воспользоваться ее восторженным заблуждением и бросить ангела красоты и невинности в тот ад, что царит на нашем дьявольском шлюпе? Нет, друг мой, будь даже все мои прежние преступления вдвое тяжелее и вдвое чернее, подобное злодейство превзошло бы их все.

— Но тогда, капитан, — сказал его наперсник, — мне кажется, что с твоей стороны было совершенным безумием вообще являться сюда. Ведь в один прекрасный день все равно разнеслась бы весть, что знаменитый пират Кливленд со своим славным шлюпом «Мщение» погиб вместе со всем экипажем у шетлендского Мейнленда. Таким образом, ты прекрасно мог бы скрыться и от друзей, и от врагов, женился бы на своей прелестной шетлендочке, сменил перевязь и офицерский шарф на рыболовные сети, а тесак — на гарпун и отправился бы бороздить море в погоне уже не за флоринами, а за китами.

— Таково и было мое намерение, — сказал капитан, — но один коробейник, ужасный проныра, пройдоха и вор, принес в Шетлендию слух, что вы в Керкуолле, и пришлось мне отправиться сюда выяснять, не тот ли вы консорт, о котором я рассказывал своим новым друзьям еще задолго до того, как решил бросить эту разбойничью жизнь.

— Да, — сказал Банс, — ты поступил правильно, ибо так же, как до тебя дошла весть о нашем пребывании в Керкуолле, и до нас вскоре могли бы дойти сведения, что ты в Шетлендии. Тогда одни из дружеских побуждений, другие из ненависти, а третьи из страха, как бы ты не сыграл с нами такую же штуку, как Гарри Глазби, обязательно нагрянули бы туда, чтобы снова заполучить тебя в свою компанию.

— Вот этого-то я и боялся, — ответил капитан, — и поэтому вынужден был отклонить любезное предложение одного друга доставить меня сюда как раз в эти дни. Кроме того, Джек, я вспомнил, как ты верно сказал, что скрепить печатью помилование обойдется недешево. Мои же средства почти все уже растаяли, да и неудивительно: ты ведь знаешь, я никогда не был скрягой, а потому…

— А потому ты явился за своей долей пиастров? — спросил его друг. — Ну что же, это ты умно сделал, ибо раздел мы произвели честно: в данном случае Гофф, надо отдать ему справедливость, действовал по всем правилам. Но только держи свое намерение покинуть нас в самой большой тайне, а то боюсь, как бы он не сыграл с тобой какой-нибудь скверной шутки! Ведь он, конечно, уверен, что твоя доля достанется ему, и едва ли простит тебе свое разочарование, когда узнает, что ты жив.

— Я не боюсь Гоффа, — сказал Кливленд, — и он это прекрасно знает. Хотел бы я, чтобы меня так же мало тревожили последствия нашей прежней с ним дружбы, как возможные последствия его ненависти! Но мне может повредить другое печальное обстоятельство: во время несчастной ссоры в самое утро моего отъезда из Шетлендии я ранил одного юношу, который в последние дни страшно досаждал мне!

— И он умер? — спросил Банс. — Здесь на подобные вещи смотрят куда серьезнее, чем, к примеру сказать, на Большом Каймане или на Багамских островах, где можно среди бела дня застрелить на улице двоих разом, а разговоров и расспросов о них будет не больше, чем о паре диких голубей. Но здесь — совсем другое дело, а потому надеюсь, что ты не отправил его на тот свет?

— Надеюсь, что нет, — ответил Кливленд, — хотя гнев мой часто бывал роковым даже при меньших поводах к оскорблению. Говоря по правде, мне, несмотря ни на что, жаль парнишку, особенно потому, что я вынужден был оставить его на попечение одной сумасшедшей.

— На попечение сумасшедшей? — переспросил Банс. — Что ты хочешь этим сказать?

— Слушай, — сказал Кливленд, — прежде всего ты должен знать, что он помешал мне как раз в ту минуту, когда я под окном у Минны умолял ее согласиться на свидание, чтобы перед отплытием сообщить ей свои намерения. А когда в такую минуту тебя грубо прерывает какой-то треклятый мальчишка…

— О, он заслуживает смерти, — воскликнул Банс, — по всем законам любви и чести!

— Оставь свои театральные замашки, Джек, и послушай меня серьезно хотя бы еще минуту. Юноша, когда я велел ему убираться, счел нужным мне возразить. Я не очень-то, как ты знаешь, терпелив и подтвердил свое приказание ударом, на который он ответил тем же. Мы схватились с ним врукопашную, и тут мной овладело страстное желание во что бы то ни стало избавиться от него, а это было возможно только пустив в ход кинжал — ты знаешь, по старой привычке, я всегда ношу при себе оружие. Едва я нанес удар, как тотчас раскаялся, но тут уж некогда было думать о чем-либо, кроме бегства и собственного спасения: если бы я разбудил весь дом, то мне пришел бы конец. Крутой старик, глава семьи, не пощадил бы меня, будь я его родным братом. Я поспешно взвалил тело на спину, чтобы снести его на берег моря и бросить в риву — как там называют глубокие пропасти, где не так-то скоро сумели бы его обнаружить. Затем намеревался я прыгнуть в ожидавшую меня шлюпку и отплыть в Керкуолл. Но пока я спешил со своей ношей к берегу, несчастный юноша застонал, и я понял, что он только ранен, а не убит. К тому времени я успел уже скрыться среди скал и, отнюдь не желая довершить своего преступления, опустил молодого человека на землю и стал делать все, что было в моих силах, чтобы остановить кровь. Вдруг передо мной выросла фигура старой женщины. То была особа, которую за время моего пребывания в Шетлендии я не раз уже встречал и которую местные жители считают колдуньей, или, как говорят негры, женщиной-оби. Она потребовала, чтобы я отдал ей раненого, а я так спешил, что согласился на это, не раздумывая. Она хотела сказать что-то еще, но тут послышался голос некоего старого чудака, близкого друга дома, который что-то пел совсем недалеко от нас. Тогда старуха приложила палец к губам в знак сохранения тайны, тихо свистнула, и на помощь к ней явился ужасный, изуродованный, омерзительный карлик. Они унесли раненого в одну из пещер, которых в тех местах великое множество, а я спустился в свою шлюпку и со всей возможной поспешностью вышел в море. Если старая ведьма в самом деле, как говорят, может приказывать владыке ветров, то она сыграла со мной в то утро прескверную штуку: даже те вест-индские торнадо, что мы с тобой, помнишь, переживали вместе, не поднимали в море такого дикого буйства, как шквал, умчавший меня далеко в сторону от прямого курса. Если бы не шлюпочный компас, который, по счастью, оказался у меня с собой, я никогда не добрался бы до Фэр-Айла, куда держал путь и где застал бриг, доставивший меня в Керкуолл. Не знаю, желала ли мне старая колдунья добра или зла, но сюда я в конце концов благополучно добрался и здесь теперь обретаюсь, объятый сомнениями и окруженный грозящими мне со всех сторон неприятностями.