Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 12

— А где же, разрешите поинтересоваться, ваша честность думает искать себе пристанища? — спросил Банс. — Ты нарушил законы всех стран, и рука правосудия настигнет и покарает тебя всюду, где бы ты ни нашел себе убежище. Послушай, Кливленд, я сейчас говорю с тобой серьезно — гораздо серьезнее, чем имею обыкновение. Да, и у меня бывали минуты раздумья, горького раздумья, и этих минут, хотя и кратких, было достаточно, чтобы отравить мне радость существования на целые недели. Но — в этом вся суть — что же остается нам теперь делать, как не вести прежнюю жизнь, если мы не ставим себе первейшей целью украсить своей персоной нок рея.

— Мы можем воспользоваться милостью, которую известная прокламация обещает тем из нас, кто сам явится с повинной, — ответил Кливленд.

— Хм, — сухо заметил его товарищ, — но срок явки с повинной давно уже прошел, и тебя смогут теперь казнить или миловать, как им заблагорассудится. Будь я на твоем месте, я не стал бы подвергать свою шею подобному риску.

— Но многие получили помилование совсем недавно, так почему бы и мне не оказаться в их числе? — спросил Кливленд.

— Да, — согласился Банс, — Гарри Глазби и некоторые другие действительно были помилованы, но Глазби совершил то, что называется доброй услугой: он выдал своих товарищей и помог захватить «Веселую Фортуну». Ты ведь, я думаю, не унизишься настолько даже ради того, чтобы отомстить этой скотине Гоффу.

— Нет, в тысячу раз лучше умереть! — воскликнул Кливленд.

— Я готов был поклясться в этом, — ответил Банс. — Ну, а все прочие были простые матросы, мелкие воришки и мошенники, едва ли стоящие даже той веревки, на которой бы их повесили. Но твое имя приобрело слишком громкую известность среди джентльменов удачи, и ты так легко не отделаешься: ведь ты — главный вожак всего стада, и тебя соответственно этому и отметят.

— Но почему же, скажи на милость? — спросил Кливленд. — Ты ведь знаешь, к чему я всегда стремился, Джек.

— Фредерик, с вашего разрешения, — поправил его Банс.

— Черт бы побрал твои вечные шутки! Прошу тебя, придержи свое остроумие, и давай будем хоть на минуту серьезными.

— На минуту — согласен, — ответил Банс, — но я чувствую, как дух Алтамонта вот-вот снова овладеет мной: ведь я был серьезным человеком целые десять минут.

— Так побудь же в таком состоянии еще немного, — сказал Кливленд. — Я знаю, Джек, ты в самом деле любишь меня, и раз наш разговор зашел уже так далеко, я откроюсь тебе до конца. Но скажи, пожалуйста, почему мне обязательно должны отказать в прощении, обещанном этой милостивой прокламацией? Правда, с виду я казался свирепым, но тебе же известно — и это в случае нужды я мог бы доказать, — сколько раз я спасал людей от верной смерти и сколько раз возвращал по принадлежности имущество, которое без моего вмешательства было бы бессмысленно уничтожено. Одним словом, Банс, я могу доказать, что…

— Что ты был таким же благородным разбойником, как сам Робин Гуд, докончил Банс, — и по этой-то причине я, Флетчер и еще некоторые наши лучшие товарищи любим тебя, Кливленд, как человека, который спасает имя джентльмена-пирата от окончательного посрамления. Ну ладно, предположим, что ты получишь помилование; что станешь ты делать дальше? Какое общество согласится тебя принять? С кем будешь ты вести знакомство? Ты скажешь, что во времена блаженной памяти королевы Бесс старый Дрейк разграбил Перу и Мексику, не имея на то ни единой строчки каких-либо полномочий, а по возвращении был посвящен в рыцари. А в более близкое к нам время, при веселом короле Карле, уэльсец Хэл Морган привез всю свою добычу домой и завел себе имение и помещичий дом, и так было со многими… Но теперь времена изменились, и раз уж ты был пиратом, то навсегда останешься отверженным. Бедняге, которого все презирают и избегают, придется заканчивать дни в каком-нибудь захудалом портовом городке, существуя на ту часть своих преступных доходов, какую соблаговолят оставить ему законники и чиновники, ибо прощение не скрепляется печатью безвозмездно. А когда он выйдет прогуляться на пристань и какой-нибудь чужестранец спросит, кто этот загорелый человек с унылым лицом и понурой головой, которого все сторонятся, словно зачумленного, ему ответят, что это такой-то помилованный пират! Ни один честный человек не захочет разговаривать с ним, ни одна порядочная женщина не захочет отдать ему свою руку!

— Ну, ты слишком уж сгустил краски, Джек, — прервал своего друга Кливленд. — Есть женщины — во всяком случае, есть одна женщина, которая останется верна своему возлюбленному, даже такому, Джек, какого ты только что описал!

Некоторое время Банс молчал, пристально глядя на своего друга.

— Черт меня побери! — воскликнул он наконец. — Я начинаю думать, что я настоящий колдун! Хоть это и казалось невероятным, но я с самого начала никак не мог отделаться от мысли, что тут замешана девушка! Ну, знаешь ли, это еще почище влюбленного принца Вольсция, ха-ха-ха!

— Можешь смеяться сколько тебе угодно, — ответил Кливленд, — но это правда. Есть на свете девушка, которая смогла полюбить меня, зная, что я пират. И сознаюсь тебе, Джек, что, хотя порой я тоже начинал ненавидеть наше разбойничье ремесло и себя самого за то, что занимаюсь им, не знаю, хватило бы у меня духу порвать с прошлым, как я решил это сделать теперь, если бы не она.

— Ну, тогда разрази меня на этом самом месте! — воскликнул Банс. — С тобой нечего и разговаривать: разве безумному что-либо докажешь? А любовь, капитан, для того, кто занимается нашим делом, немногим лучше безумия. Твоя девушка, должно быть, необыкновенное создание, раз умный человек рискует ради нее отправиться на виселицу! Но послушай: может быть, она и сама немножко… того, не в своем уме, так же как и ты, и уж не это ли привлекло вас друг к другу? Она, должно быть, не то, что наши красотки, а девушка строгих правил и с добрым именем?

— И в том, и в другом можешь не сомневаться, и, кроме того, прекраснейшее и прелестнейшее создание, какое когда-либо ступало по земле, ответил Кливленд.

— И она любит тебя, благородный капитан, зная, что ты глава тех джентльменов удачи, которых в просторечии зовут пиратами?

— Да, я уверен в этом, — подтвердил Кливленд.

— Ну тогда, — заявил Банс, — или она на самом деле сумасшедшая, как я уже говорил, или не знает, что такое пират.

— В этом последнем отношении ты прав, — согласился Кливленд. — Она была воспитана в таком уединении и простоте, в таком совершенном незнании зла, что считает нас чем-то вроде тех древних норманнов, что бороздили моря на своих победоносных галерах, заходили в чужие гавани, основывали колонии, завоевывали целые страны и назывались королями морей, или викингами.