Священная война - Джек Хайт

Джон последовал за ним к гораздо меньшему шатру, и Аз-Захир откинул полог. Джон, хромая, вошел внутрь и увидел Юсуфа, сидевшего со скрещенными ногами на устланном коврами полу. Он выглядел измученным. Под глазами залегли темные круги, скулы резко выступали на лице. Уголки его рта были опущены, что придавало ему меланхоличное выражение. Его одежды висели, как на пугале. Он указал на подушку напротив себя.

— Садись, друг. — Джон осторожно опустился. — Твоя рана болит. Мне жаль, Джон.

— Не стоит. Я стар, Юсуф. Если не рана, то спина или плечо.

Юсуф кивнул.

— Я почти не ем, так меня мучает живот. Возможно, мир излечит мои недуги. Я не видел Дамаска много лет, ни Шамсы… — Его голос затих, а взгляд устремился вдаль, словно он смотрел на далекие горы. — Я не знаю, что буду делать теперь, когда наступил мир. Я всю жизнь сражался с франками. Я сплотил свое царство надеждой победить их. На что нам надеяться теперь? Что скрепит мой народ?

— Ты.

— Но надолго ли? После того как я взял Иерусалим, я мечтал о мире, о процветающем царстве, которое я построю. Теперь, когда мир наступил, я боюсь, что недолго буду им наслаждаться. Я слаб, Джон. Огонь в моем животе горит не переставая; он пожирает меня изнутри. Это Аллах, наказывающий меня за мои преступления. Я совершил ужасные вещи.

— Ты король. Ты делал то, что должен был.

Юсуф покачал головой.

— Когда-то я так верил. Теперь я не так уверен. Я приказал убить Турана. И Азимат тоже, и Аль-Салиха… моего собственного сына, Джон. — Юсуф глубоко вздохнул. — Я никому в этом не признавался. Я чудовище.

— Я убил своего брата, Юсуф. Если ты чудовище, то и я тоже.

— Это было другое.

— У нас обоих руки в крови, но не наше прошлое определяет нас. Ты укротил Львиное Сердце. Ты принес мир в Святую землю. Ты открыл Иерусалим и для франков, и для мусульман. Вот как тебя будут судить.

— Иншаллах, — пробормотал Юсуф. — Но я позвал тебя не для того, чтобы говорить об этом. Я хотел поблагодарить тебя.

— Благодарить меня?

— За то, что снова спас мне жизнь, помимо прочего. Ты был прав, Джон. Ты всегда был прав. Годами я не думал ни о чем, кроме как о победе над франками. Я думал, победа сделает меня великим, но она лишь сделала меня жестоким. Мои войны разорили страну. Поля остались незасеянными. Мои подданные сломлены и растеряны. Богатые доведены до голода, а бедные — до нищеты. Я сражался во имя Аллаха, но я не делал его работу. Моему народу не нужна победа; ему нужен мир.

— Я лишь напомнил тебе то, чему ты когда-то меня учил.

— Ты был бы мне нужен рядом все эти годы, Джон. Мне тебя не хватало.

— И мне тебя. Хотя я служил другим королям, я всегда был твоим другом.

— Я знаю. Что ты будешь делать теперь, когда война окончена? Вернешься домой, в Англию?

— Мне там нечего делать. Мой дом здесь. Я присоединился к походу Ричарда лишь для того, чтобы вернуться. Я хочу вернуться в Дамаск, если ты позволишь.

Юсуф улыбнулся.

— Конечно. Мой двор открыт для тебя.

— Спасибо, но с меня хватит королей и дворов, друг мой.

— Как и с меня. — Улыбка Юсуфа угасла, и лицо его снова приняло скорбное выражение. — Если ты не примешь должность, прими хотя бы мои монеты, чтобы устроить свою жизнь безбедно.

— Тебе не нужно…

— Я настаиваю.

Джон приложил руку к сердцу и поклонился в пояс.

— Шукран Аллах.

Юсуф кивнул.

— У меня много подданных, но мало друзей, Джон. Ты будешь навещать меня время от времени?

— Конечно.

— Хорошо. — Юсуф встал и протянул руку, чтобы помочь Джону подняться. — А теперь пойдем. Нас заждались на пиру, а нам с тобой есть что отпраздновать. Помнишь, как ты впервые заговорил со мной о мире между нашими народами? — Джон кивнул. — Я назвал тебя мечтателем. — Юсуф тихо рассмеялся. — Теперь твоя мечта сбылась.

— Наша мечта, друг.

— Да, наша мечта. — Юсуф обнял Джона за плечи, и они, хромая, вместе вышли из шатра.

***

После заключения мира франкские крестоносцы совершили паломничество в Иерусалим, а затем вернулись домой. Ричард отказался посетить Святой Город, поклявшись ступить в него лишь как завоеватель. Ему это так и не удалось. В октябре он сел на корабль и больше не возвращался. Я не знаю, что с ним стало, хотя слышал, будто во время своего путешествия в Англию он попал в плен в Австрии к тому самому Леопольду, на чей флаг он когда-то помочился.

Саладин поселился в Дамаске со своей женой Шамсой и посвятил себя добрым делам и наверстыванию молитв и дней поста, которые он пропустил за долгие годы войны. Аллах не дал ему долго наслаждаться миром, который он создал. Огонь в его животе разгорался все сильнее и сильнее, пока не пожрал его изнутри. Он умер в двадцать девятый день месяца мухаррам в пятьсот восемьдесят девятом году хиджры — четвертого мая тысяча сто девяносто третьего года. Я был рядом с ним до самого конца, вместе с Шамсой, Имадом ад-Дином, Ибн Джумэем, Каракушем, Эль Маштубом и его сыном Аль-Афдалем. Шамса также позвала из города Фариду, первую любовь Саладина. Она стала старой, морщинистой женщиной, но ее волосы все еще были огненно-рыжими. Она обнимала Шамсу, пока жена султана рыдала.

Весь Дамаск был в слезах. Люди облачились в черную мешковину. Когда тело Саладина проносили по городу, их стенания были так громки, что, говорят, их было слышно в Иерусалиме. Не знаю, правда ли это, но я знаю, что ни один человек не заслуживал слез своего народа больше. Саладин был праведным человеком, могучим воином, великим правителем. Он объединил свой народ. Он укротил Львиное Сердце. Он отвоевал Иерусалим и открыл его и для франков, и для сарацин, и для иудеев. Перед смертью он принес мир на землю войны. Я всего лишь бедный человек. Я не могу построить церковь или основать школу в честь Саладина. Эта хроника — моя дань самому верному другу, которого я когда-либо знал.

И здесь я должен отложить перо. Эта хроника отняла у меня