Рафаэль Сабатини - Маркиз де Карабас

Несколько мгновений шуан и эмигранты в немом изумлении смотрели друг на друга. Затем Констан выпрямился во весь рост и свирепо спросил его.

— Что вам здесь надо? Зачем вы вернулись?

— Клянусь Богоматерью Орэ! Хорош прием брата по оружию! Зачем я вернулся? Чтобы привести к вам гостя. — Обернувшись, он сказал: — Войдите, господин граф.

Быстрые шаги, звон шпор по мраморным плитам и в дверях, заслонив проход, выросла высокая фигура в длинном черном рединготе.

Казалось, господа из полка «Верные трону» увидели перед собой призрак. Они и впрямь могли так подумать. Перед ними стоял не кто иной, как граф де Пюизе — человек, который согласно полученным ими достоверным сведениям бежал в Англию. За Пюизе шел Сен-Режан.

Граф широким жестом снял с головы круглую черную шляпу и с эффектной небрежностью бросил ее на стул. Теперь поля шляпы не скрывали его лица, и все увидели, что оно осунулось и посерело, хотя высокомерия в нем не убавилось ни на йоту. Пюизе театрально поклонился.

— Ваш покорный слуга, господа! — в его металлическом голосе звучала насмешка.

Граф медленно вошел в комнату; его глубоко посаженные глаза с любопытством рассматривали растянувшуюся на полу под окном группу.

— Чему я помешал? — он огляделся, словно ища ответа, но не получил его: те, кого он застал в библиотеке, продолжали смотреть на него с чувством близким к благоговейному ужасу.

Кадудаль протиснулся к окну.

— Господин маркиз! Так это вы звали на помощь?

— Разве я не похож на того, кому она нужна? — при приближении Кадудаля трое офицеров, державших Кантэна, отпустили его, и он сел. — Добрый вечер, господин де Пюизе. Вы спрашиваете, чему вы помешали? Как ни трудно в это поверить, но вы помешали военному трибуналу. — Поскольку Кантэна уже никто не удерживал, он встал и отряхнулся. — Вот эти господа вменяют мне в вину несоблюдение субординации. Кто-кто, а уж они-то прекрасно понимают, что это за преступление.

Пюизе обвел взглядом всех присутствующих.

— Военный трибунал. Очень кстати. Поскольку вы собрались здесь, то, возможно, займетесь и моим делом. Как сообщил мне мой друг Жорж Кадудаль, меня обвиняют в трусости и предательстве.

Никто из офицеров не осмелился ответить графу, испытывая неловкость под его презрительным взглядом.

— Итак, господа? — с наигранным смирением Пюизе развел руками. — Я здесь, перед вами. Кто из вас предъявит мне обвинения, на которые, как я догадываюсь, вы не скупились в мое отсутствие?

Наконец, Констан обрел голос и утраченную было наглость.

— Вам лучше знать, зачем вы находитесь в Кэтлегоне. Но если вы и впрямь намерены держаться столь же высокомерно, мы откроем вам глаза на вашу ошибку.

— Зачем я здесь? Во-первых, чтобы своим присутствием доказать, что я не бежал в Англию, как утверждают болтливые лгуны.

Тут Герниссак, усмотревший в словах Пюизе вызов, брошенный лично ему, смело выступил вперед.

— По крайней мере, вы не станете отрицать, что трусливо бежали с поля боя на английский флагманский корабль. Я видел это собственными глазами.

Вопреки ожиданиям, Пюизе не выразил возмущения.

— Вы не ошиблись. Я действительно отправился на флагманский корабль сэра Джона. Но не для того, о чем вы говорите. — (Стоявший за спиной графа Кадудаль презрительно рассмеялся). — Я выполнял свой долг, долг полководца, которому все изменили. Я отправился туда убедить сэра Джона ввести в действие английские корабли в последней надежде на то, что огонь их орудий предотвратит или по крайней мере уменьшит катастрофу, постигшую нас. И он вполне мог бы это сделать. Фрегат открыл огонь по республиканцам и уже почти остановил наступление их батальонов, когда господа, почитающие себя цветом французской нации, в очередной раз предали меня. Вопреки моему приказу стоять до последнего, они вступили в переговоры о капитуляции и прислали на борт фрегата требование прекратить огонь.

— Такова ваша версия? — усмехнулся Констан.

— Такова моя версия. На свою беду, как доказали последствия, эти господа на Киброне отказались выполнять мои приказы в тот самый час, когда я еще мог их спасти и, более того, привести к верной и легкой победе.

Ответом на объяснение Пюизе послужил презрительный смех.

— Вполне естественно, — спокойно продолжал он, — что вас забавляют последствия, которые возымели для дела короля и монархии бездарность, злая воля, пустое тщеславие и прямое предательство, — то есть единственные качества, которые вы, господа, проявили.

— И у вас хватает бесстыдства говорить о предательстве? — спросил Констан.

Пюизе посмотрел на него, и взгляд его холодных, пронзительных глаз сделался беспощадным.

— Я только подошел к вопросу о предательстве. Сейчас я покажу вам его плоды. То, что оно уничтожило меня, не так уж важно, — его тон стал разящим, как острие кинжала, — но то, что оно уничтожило планы, так долго вынашиваемые, планы, которые я годами совершенствовал, то, что оно обратило в ничто бесценную помощь, которой никто, кроме меня не мог добиться, от английского правительства, — трагедия, а расплата за нее — потеря монархии.

— Это вы и пришли сказать нам? — язвительно спросил Герниссак.

— Если так, — добавил Констан, — вы даром тратите время. Ваша речь не произведет на нас особого впечатления.

— Когда я скажу все, что намерен, то, возможно, произведет. Одна из причин, по которой я нахожусь здесь — желание доказать, что я не бежал в Англию, а остался в Бретани. Я мог бы бежать. Будучи на борту корабля сэра Джона Уоррена, мог бы вернуться вместе с ним. Но во Франции у меня были обязанности, которые надлежало выполнить. Оставалось выяснить подробности событий, чтобы дать в них отчет английскому правительству, если я когда-нибудь снова окажусь в Англии.

— Вот этому мы вполне верим, — Констан усмехнулся, и его смех поддержали еще два или три офицера.

Пюизе словно ничего не заметил.

— Я пять дней провел в Ванне — в самом логове льва, как вы могли бы сказать. Я был там, когда Сомбрей заплатил жизнью за свою наивную доверчивость при подписании капитуляции. С ними были и те, кто убедил его не подчиниться моим приказам, относясь к нашему предприятию, как к авантюре, заведомо обреченной на неудачу, в том числе и ваш брат, господин де Шеньер. Я видел, как их всех расстреляли. Общее число расстрелянных в Ванне, господа, около семисот человек.

Из уст собравшихся вырвался крик.

— Я вижу, описание этой бойни все-таки произвело на вас впечатление. Надеюсь, оно заставит вас — вас, собравшихся здесь проводить суд по обвинению в нарушении субординации, — задуматься над страшной виной тех, кто по глупости или злому умыслу позволил себе нарушить субординацию по отношению ко мне, главнокомандующему экспедицией, и допустил пролитие рек французской крови.