Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

Варакин не врал. Просто бомбы — они разные. Есть снаряды, начинённые взрывчаткой. А есть, к примеру, бумаги, которые при опубликовании могут поднять на дыбы всю страну. Если угодно, взорвать общественное мнение. Чем не бомба?

— Да, — сознался я после некоторой паузы. — Совершенно об этом не подумал.

Ульянов наклонился ко мне через стол. Понизил голос.

— А теперь представьте, что, работая в архивах, Себряков наткнулся на некие документы. И документы эти сбрасывают покров тайны с какого-то важного и, вероятно, трагического для России события. — Сжал кулаки. — Понимаете? Открывают подоплёку и скрытые пружины истории. Показывают истинные лица фальшивых друзей. Заставляют переоценить сложившиеся государственные и личностные отношения.

— Допустим, — сказал я, почему-то испытывая лёгкое беспокойство. — И что с того?

— А то, что обнародование таких документов может сильно изменить отношение общества и к самому событию, и к тем силам, которые к нему причастны.

— Постойте… Что за силы?

— Почём я знаю? Люди, или организации, или государства… Важно, что ещё вчера в России к ним относились вполне лояльно. Их считали дружественными, порядочными, надёжными. А сегодня, после публикации документов, общество как бы прозрело. В его сознании произошло возмущение. И через какое-то время эта общественная реакция, передавшись правительству, может вызвать резонанс в виде перемен в государственной политике…

— По отношению к указанным силам?

— Именно так. Архивы — дело страшное, Дмитрий Петрович. В них лежат и ждут своего часа бомбы почище той, что народовольцы метнули в Александра Второго, — закончил чуть ли не шёпотом.

Версия, конечно, любопытная, новый поворот в начатом расследовании… Мысли Ульянова заслуживали внимания, однако были туманны, слегка хаотичны и нуждались в систематизации. Проще говоря, требовалось разложить их по полочкам. Этим я и занялся. Ульянов ассистировал.

— Итак, Кирилл Сергеевич, вы считаете, что, копаясь в архивах, Себряков нашёл документы, серьёзно компрометирующие или разоблачающие некую… ну, скажем пока, силу… и решил эти документы опубликовать. Научная сенсация и так далее. Верно?

— Не считаю, а лишь предполагаю… Верно.

— Далее, о намерении Себрякова каким-то образом становится известно той самой силе. Понятно, что она компрометации боится.

— Естественно.

— Степень опасения столь велика, что к Себрякову подсылают преступника, чья задача — во что бы то ни стало найти и изъять документы. А заодно и убрать профессора. Так?

— В точку.

— Однако профессор умирает раньше, чем преступник сумел выжать из него место хранения документов. Что теперь? Убийца проникает к помощнику профессора, надеясь получить нужные сведения от него. А дальше… дальше можно лишь гадать.

Ульянов засмеялся.

— А до этого мы чем занимались? — спросил с интересом.

— Гадание гаданию рознь, — возразил я. — Пока что, при всей умозрительности, мы оставались в рамках логики. А вот выдал что-либо Варакин убийце или не выдал — это уже в чистом виде кофейная гуща. Пятьдесят на пятьдесят.

— Ну, предположим, что выдал.

— Тогда преступник с помощью выбитых из Варакина сведений находит нужные документы и ложится на дно. И у нас по-прежнему никаких зацепок. Хотя…

Я коротко задумался. Ульянов смотрел на меня с нетерпением.

— Те двое, о которых сказала Филатова. Которые шли за Варакиным, — произнёс я наконец.

— Так что же?

— Первый, по её словам, — крепкий, невысокий человек, шёл вразвалку. Это очень похоже на беднягу Еремеева, царство ему небесное. Он, кстати, и должен был следовать за Варакиным.

— Тогда, выходит, второй, идущий за ними, — это и есть убийца?

— Логически рассуждая, вполне возможно. Филатова заметила, что он хромал на правую ногу. Да ещё сильно. Вот вам и первая зацепка. — Закурив очередную папиросу, добавил со вздохом: — Она же пока и единственная.

Ульянов педантично пригладил щёточку аккуратно подстриженных усов.

— Ну, отчего же единственная, — сказал неожиданно.

Кирилл Ульянов

Великое дело опыт. Накапливаясь в подсознании, он порой выдаёт неожиданные решения или подсказки. Вот как сейчас.

— Я, кажется, упоминал вам, Дмитрий Петрович, что пришлось мне поучаствовать в Русско-японской войне, — начал медленно, продолжая обдумывать внезапно пришедшую мысль.

— Воевали? — с интересом спросил Морохин.

— Ну, не то чтобы воевал, а… ну, скажем, работал. У нашей службы своя специфика.

Хотя, откровенно говоря, пришлось и повоевать. Под Мукденом, и на Сахалине, и не только. На фронтах порой возникали ситуации, когда контрразведывательная работа отступала на второй план — приходилось браться за оружие, исполняя офицерский долг… Но не суть.

— Насмотрелся я на японцев, — и в бою, и в плену. Много у них интересного, совершенно другая цивилизация. Умеют такое, что нам и не снилось.

— Это что же?

— В Японии настоящий культ боевых искусств. Подчёркиваю: искусств. Не в том смысле, чтобы на передовой с винтовкой бегать и в неприятеля палить, а чтобы побеждать врага с помощью одних лишь рук и ног.

Морохин только хмыкнул.

— У нас в любой деревне таких искусников полна околица. Кому хочешь скулу своротят.

— Скулу, говорите… А с места подпрыгнуть на аршин-полтора[5] и с разворота в воздухе ногой ударить противника — хоть в грудь, хоть в голову? А ребром ладони разбить тыкву или сломать палку? А сложенными пальцами руки пробить грудную клетку и вырвать у живого человека сердце? Я уж молчу про невероятную быстроту и реакцию. Настоящий мастер от любого удара уклонится.

Морохин почесал затылок, и было от чего.

— Какие-то вы сказки рассказываете, Кирилл Сергеевич, верится с трудом…

— Рассказываю то, что видел, главным образом своими глазами, — возразил я. — Конечно, далеко не всякий японец на такое способен, да и не каждому по чину. Чаще всего это самураи — мелкие дворяне из разорившихся. Чтобы достичь подобного боевого умения, нужны годы упорных тренировок. Но уж если наумелся, то это уже не человек. Это машина для убийства. И спаси бог его противника. — Выдержав паузу, спросил: — Вам это ничего не напоминает?

— Отчего же, напоминает, — хладнокровно сказал Морохин, ослабляя узел галстука.

— Вот и мне тоже. У нас на руках четыре трупа. Троим из них, попросту говоря, сломали шеи. Судмедэксперт счёл даже, что убийца использовал какую-то палку или доску. Вроде бы ничего другого тут и не придумаешь. Но если предположить, что убийца — японец, мастер боевых искусств, то ему сломать шейные позвонки ребром ладони раз плюнуть. И другого оружия, кроме