Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

пока недостаточно и семью содержать не смогу. Вот как встану на ноги… Ну, я и не настаивала. Знала же, что любит и не бросит. Ладно, думала, подожду. И дождалась вот…

Филатова опустила голову, изо всех сил скрывая слёзы.

— Кирилл Сергеевич и я выражаем вам самые искренние соболезнования, — сказал я от души, вновь ощущая непрошенную жалость. И отчего-то досаду.

Умный человек и подающий надежды учёный Варакин был сущим простофилей. А может, лютым эгоистом. Жил, как ему удобно, и лишней ответственности на себя не брал. Хотя, если уж судьба подарила славную, терпеливую, всё понимающую женщину (я уж молчу, — очень даже привлекательную), то хватай в охапку и неси под венец. И с детьми не затягивай… На ноги он, дескать, не встал… Да если бы в своё время мой отец рассуждал подобным образом, я, может, и на свет бы не появился. А так — появился. Расследую преступления, приношу пользу обществу и дослужился до коллежского асессора. Это пока.

— Мы с Дмитрием Петровичем расследуем убийство вашего супруга, Мария Михайловна, и будем рады любым сведениям, которые помогут найти преступника, — произнёс Ульянов мягко. Реплика его намекала, что пора бы от сантиментов перейти к делу. Ведь не для того же Филатова навестила полицейское управление, чтобы поплакать в кабинете следователя? Вероятно, что-то хотела рассказать?

— Да, конечно. Вы уж извините, — расклеилась… — Женщина провела рукой по лицу, сосредотачиваясь. — Не знаю, поможет вам это или нет, но только в последний вечер вышел у нас с Виктором разговор…

А разговор, судя по рассказу Филатовой, состоялся равно интересный и странный.

Варакин пришёл к Марии уже поздно, после поминок профессора Себрякова, чьим помощником являлся. Попросил ещё водки. На участливый вопрос, не хватит ли, только махнул рукой. И от рюмки, выпитой залпом без закуски, его словно прорвало.

Сразу после похорон с ним беседовали два полицейских следователя. Сказали, что разбираются в обстоятельствах смерти Себрякова. А значит, сообщение, что профессор мирно скончался от инфаркта, — ложь. Убили профессора, не иначе. Ну, может, довели до разрыва сердца, какая разница…

«Да с чего ты взял, что убили? — спросила Мария поражённо. — Мало ли с кем и по какому поводу беседуют полицейские. Человек же умер…» Виктор замотал головой. «Не-ет! Вот чувствую, что убили. Знал же, знал, что добром не кончится…» — «За что убили? Что именно добром не кончится?» Марии стало страшно. Пугали не только слова мужа, но и его вид. Взъерошенный, с остановившимся взглядом широко раскрытых глаз Виктор выглядел жутко.

«За что убили, говоришь? А вот было за что…» — «Ну, ну?» — «Себряков бомбу готовил». Мария схватила мужа за плечи и начала трясти. «Что ты говоришь, милый? Какую бомбу?» — «Мощную, Машенька. Всю Россию встряхнуло бы. А я помогал…» — «Господи!.. Да кто ж убил-то?» — «А вот для кого бомбу готовили, те и убили. Испугались сильно, стало быть…» — «Ты сказал об этом полицейским?» Виктор оскалился. «Ещё чего… Это была тайна Викентия Павловича. Пусть с ним и умрёт. А я не выдам. Не моего ума это дело. Меньше болтай — целее будешь».

Больше ничего говорить не стал, — как отрезало. Выпил ещё рюмку и собрался домой. Напрасно Мария умоляла его остаться. Виктор твердил, что завтра ему вставать с утра пораньше и готовиться к лекции. «А ты завтра вечером приходи. Погуляем, в синематограф сходим…» С тем и ушёл, крепко поцеловав на прощание. Перед уходом намекнул, что, может, и впрямь пора подумать о венчании, о детях…

Филатова замолчала, нервно теребя косу.

— Как же вы его отпустили на ночь глядя пьяного? — негромко спросил я.

— Да разве его остановишь, — тоскливо сказала женщина. — Если уж чего решил, так и сделает, хоть кол на голове теши… И не был он пьян. Выпивши — это да. Ну, думаю, ладно. Проспится, съездит в университет, а вечером уже и поговорим на трезвую голову. Кто ж знал, что всё так получится, — добавила горестно.

Во время рассказа Филатовой Ульянов делал какие-то пометки. Отложив перо, спросил неожиданно:

— А вот скажите, Мария Михайловна… Когда мужа проводили, вслед ему не выглядывали?

— А как же, — сказала женщина, не задумываясь. — Я ему всегда вслед смотрела, крестила на дорогу… И в тот вечер тоже. Даже окно открыла, высунулась.

— Очень хорошо. Не заметили часом чего-нибудь необычного?

Филатова задумчиво огладила на коленях тёмную юбку.

— Да что ж необычного… Ничего такого не припомню.

— Ну, может, следом кто шёл?

— А-а, это было. Шли.

— Почему «шли»? Их было несколько?

— Двое. Неподалёку вслед за Виктором шёл какой-то человек. Крепкий такой, невысокий, в тёмное одетый. Неторопливо шёл, вразвалку.

— Ну, а второй?

— А второй шёл за первым. Этот поприметнее. Хромал он сильно на правую ногу. И шёл рядом с домом, чуть ли не в стенку вжимался. — Филатова наморщила гладкий лоб, силясь вспомнить что-нибудь ещё. — А больше ничего не разглядела, — добавила после некоторого раздумья. — Уж очень у нас на улице фонари тусклые.

Опознать при случае, стало быть, не сможет. Да и видела тех людей со спины…

Мы задали ещё несколько вопросов, однако ничего нового женщина больше не рассказала. Выяснилось только, что друзей у Варакина из-за сложного характера не было, а она сама преподаёт в женской гимназии русский язык и литературу. Последнее, впрочем, к делу не относилось. Сообщив свой адрес, Филатова поднялась.

— Пойду я, — сказала безрадостно. — Вы только объясните мне…

— Что, Мария Михайловна?

— Тело-то Виктора мне отдадут? Ну, чтобы похоронить?

Я покачал головой.

— Боюсь, что нет. Несмотря на ваши близкие отношения, официальной вдовой вы не являетесь. Надо, чтобы в полицию обратились его родственники.

Филатова ушла. Проводив её взглядом, я резко повернулся к Ульянову.

— Так что вы давеча говорили, Кирилл Сергеевич, насчёт участия Себрякова в военно-технических разработках? Он, мол, и слов таких не знал? А как насчёт бомбы?

Однако Ульянов лишь хмыкнул.

— Говорил и повторю: Себряков ничем подобным не занимался. Абсолютно не его сфера. То же самое и Варакин.

— Так что же, — Варакин соврал? И про бомбу, и про то, что всю Россию встряхнула бы?

— Не обижайтесь, Дмитрий Петрович, но рассказ Филатовой вы восприняли уж очень прямолинейно, — обронил сотоварищ, морщась. — Я думаю,