Александр Мацкин - Орленев

чувствует себя одинаково свободно и в минуты кульминации и

нервного подъема и в минуты упадка и гнета. Свободно, но со¬

средоточенно серьезно, не давая себе поблажки и приближаясь

к той естественности, при которой игра становится жизнью.

Американская критика, восхищаясь пластичностью игры Ор¬

ленева и силой его идентификации (то есть отожествления себя

с героем), писала, что это дарование настолько оригинальное, что

его трудно с кем-либо сравнивать. И все-таки сравнивала с Ко-

кленом-младшим, с итальянцем Новелли, с американцем Эдвином

Бутсом. Так, например, по мнению чикагской газеты (критик

Тиффэни Блейк), если орленевский Освальд «не так велик в аб¬

солютном смысле слова», как Гамлет в исполнении Эдвина Бутса,

то это потому, что «Ибсен, несмотря на его гениальность, не есть

Шекспир, равным образом и Освальд, несмотря па трагический

ужас и глубокую значительность его судьбы,— не есть Гамлет».

В масштабах же, предуказанных характером драмы, роль Орле-

пева принадлежит к вершинам мирового актерского искусства но¬

вого века. Вот почему «умные чикагские зрители поступили бы

хорошо», если бы «добились повторения орленевского спектакля»:

он дает возможность познакомиться с таким театром, который

«не всегда удается увидеть в течение жизни целого поколения».

Я не знаю, сколько раз играл Орленев «Привидения» в Чикаго,

но успех его первого выступления в драме Ибсена (театр «Сту-

дебекер», 13 февраля 1906 года) был поистине грандиозный.

В спокойном первом акте лицо Освальда напомнило чикаг¬

скому критику маску греческого трагика. Потом «под маской про¬

будилась жизнь» и появился человек во всей наглядности его

слов и действий, идущий навстречу неотвратимой гибели. Это был

живой, реальный, единственный в своем роде орлепевс-кий Ос¬

вальд, а также символ и воплощение «всех трагических Освальдов

на земле», герой трагедии в духе аристотелевской поэтики.

Роль Освальда, пишет Тиффэни Блейк, полна соблазнов, и

многие актеры реалистического направления берутся за нее,

чтобы показать свою виртуозность и попутно поразить зрителя

картиной ужаса и страдания. «Метод мистера Орленева — полная

тому противоположность», он не хочет рассматривать Освальда

как ходячую клинику, предмет его творчества — «сокровенное

чувство этой измученной души, сознание подавляющего значения

того фатума, который преследует его и в конце концов обруши¬

вается на него с сокрушающей силой» 23. В таком контексте бо¬

лезнь, уничтожающая свою жертву, только средство изображе¬

ния, цель же его — психологическая драма, бросающая свет на

нравственную основу жизни. Разные актеры в разных странах

мира играли Освальда до Орленева и будут играть после него, но

затмит ли кто-нибудь из них величие трагической поэзии рус¬

ского актера? Чикагский критик называет орленевскую трактовку

«Привидений» незабываемой и окончательной.

После чикагского триумфа Орленев поехал в Бостон и там

тоже был обласкан публикой и критикой. Настроение по этому

случаю у него было безмятежное, правда, до минуты, когда из

телеграммы, доставленной в театр, он узнал, что против него го¬

товится судебный процесс. Он встретил эту весть спокойно и по¬

спешил в Нью-Йорк, чтобы объясниться с судебными властями.

На Центральном вокзале его арестовали, едва он вышел из по¬

езда24. Формальным поводом для ареста послужил иск кассира

труппы (натурализовавшегося в Америке выходца из России),

потребовавшего, чтобы Орленев вернул ему залог в полторы

тысячи долларов, поскольку театр от его услуг отказался. Денег

у Орленева не было, и достать их было негде. Меценаты, прочи¬

тав в газетах о банкротстве Орленева, отвернулись от него, под¬

робности их не интересовали. Эти деловые американцы давно уже

были им недовольны, деньги он у них брал и вел себя незави¬

симо, как ему вздумается; рассчитывать на них он не мог. Труд¬

ность положения Орленева состояла в том, что он хотел сохра¬

нить свой репертуар и выступать в больших театрах. Совместить

такое было невозможно, и надо было чему-то отдать предпочте¬

ние: либо стать своего рода экспериментальной студией для не¬

большого тогда и мало обеспеченного слоя американской интел¬

лигенции, без надежды на сборы и коммерческий успех, либо же

не брезговать развлекательным жанром в соответствии с вкусами

среднего американца.

И он лавировал, хитрил с кредиторами, платил им по частям,

оттягивал сроки векселей, с тем чтобы выкроить какие-то суммы

для своей труппы, которая жила в Америке безбедно. Политика

маневрирования и отсрочек в конце концов кончилась крахом и

не могла кончиться иначе. Орленев попал в нью-йоркскую тюрьму,

где, по его рассказам, стал обдумывать роль ибсеновского Бранда,

точно так же как это было когда-то в Петербурге с гауптманов-

ским Крамером. А затем произошла неправдоподобная история

в духе О. Генри: прокурор, которому поручили вести дело злост¬

ного банкрота Орленева, оказался страстным поклонником его та¬

ланта и внес его долг, благо сумма была исразорителыюй (Орле-

пев в мемуарах пишет — пять тысяч долларов, па самом деле пол¬

торы тысячи). Спектакли русских гастролеров продолжались, но

набежала еще куча кредиторов, платить им было нечем, все дру¬

гие американские прокуроры не так любили русское искусство.

Апрель и начало мая Орленев провел в непрерывных хлопо¬

тах. По вечерам, когда удавалось, он играл, днем вел переговоры

с кредиторами. Это была трудная обязанность, но он превратил

ее в игру. Несмотря на скандал, а может быть, благодаря ему

сборы у труппы были хорошие. Какие-то свободные деньги

у Орленева неожиданно оказались, и «одним хлебом» он пытался

накормить толпу алчущих. И, заметьте, справлялся с положением,

хотя долгов, особенно мелких, оставалось еще много. Его инстинкт

игры был удовлетворен полностью, и, будь у него в запасе время,

возможно, он вышел бы победителем из этого испытания. Во вся¬

ком случае, когда он узнал, что какой-то читатель «Нового вре¬

мени» внес сто рублей и предложил открыть подписку в его

пользу *, он сказал, что этого читателя ввели в заблуждение не¬

добросовестные люди, которым почему-то нужно было бросить

тень на его американскую поездку: обстоятельства его были труд¬

ные, но не трагические...

В самом деле, что такое эти мытарства и житейские дрязги по

сравнению с душевной драмой, которую он пережил в ту амери¬

канскую весну 1906 года. Успех Назимовой во время их гастро¬

лей был громкий, и нью-йоркские импресарио сулили ей золо¬

тые горы, если она перейдет на американскую сцену. Английский

язык она знала уже сносно, у нее были хорошие лингвистические

способности, и какая-то мисс Маргарет Аннчин из труппы Генри

* Вот отрывок из письма, напечатанного в «Новом времени» 26 марта

(ст. ст.) 1906 года: «Может быть, те, кому доставляла эстетическое удоволь¬

ствие игра этого богато одаренного актера, захотят отблагодарить его те¬

перь и придут на помощь в тяжелой нужде на далекой чужбипе... Ему

и его товарищам приходится переживать теперь ужасные дни. Откликни¬

тесь на их несчастье!»

Миллера взялась за несколько недель поставить ее произноше¬

ние. Она была звездой-женщииой, и в этом было ее преимущество

перед Орленевым — звездой-мужчиной. Ведь писала одна амери¬

канская газета в начале 1912 года, сравнивая искусство и успех

Назимовой и Орленева (по случаю его второго приезда в Соеди¬

ненные Штаты), что «девять десятых театралов» в Америке, если

им предоставят выбор, «предпочтут посмотреть резвящуюся на

сцене Биллу Бэрк, в коротком платье, обнажающем голые ножки,