Александр Мацкин - Орленев

краски добавила и Татьяна Павлова, тоже хорошая рассказчица.

Расспрашивал Тальников о встречах с Орленевым и членов

семьи Плеханова и некоторых его друзей той женевской поры.

Двери дома Плеханова были открыты для приезжих из Рос¬

сии. Общения с ним искали многие, и он редко кому в нем от¬

казывал. На этой почве бывали курьезы, и Орленев в лицах рас¬

сказывал анекдот об одном почтенном академике — экономисте и

статистике, который учинил такой маскарад: опасаясь царских

шпионов, следивших за домом Плеханова, он назначил ему сви¬

дание в горах под Женевой и явился на это свидание в женском

платье. Был ли такой случай на самом деле, я не знаю, но Орле¬

нев весело разыгрывал эту сцену в горах. При всем почти¬

тельном отношении к Плеханову, попав к нему в дом, Павел Ни¬

колаевич держал себя непринужденно и завоевал расположение

хозяина.

Его Раскольников произвел на Плеханова глубокое впечатле¬

ние; теперь открылись и другие стороны его личности: это был

необъяснимый феномен — как уживаются рядом бездны Достоев¬

ского и чуть застенчивый юмор Орленева? Конечно, многие годы

актерства наложили на него отпечаток, он был одет с некоторой

манерностью, голос у него был поставленный, он любил, чтобы

его слушали, но у него не было ни пресыщенности, ни усталости

мэтра. Став знаменитостью, он не утратил непосредственности как

в игре, так и в живом общении. Людей, похожих на Плеханова,

он никогда еще не встречал и не скрывал своего интереса к нему,

интереса почти детского, бескорыстного — ведь он прикоснулся

к истокам русской революции.

В память об этой встрече Плеханов подарил Орленеву свою

книжечку — критический этюд об Ибсене, написанный вскоре

после смерти писателя 19, с такой дарственной надписью: «П. Н. Ор¬

леневу от автора, как слабый знак самого искреннего уважения

и расположения. 17 окт. (н. ст.) 1908». Этой книжечкой Павел

Николаевич очень дорожил и для надежности дал ее на хранение

Тальникову — человеку оседлому и семейному. После смерти

Тальникова вместе с его архивом она попала в Отдел рукописей

Государственной библиотеки имени Ленина, где теперь и нахо¬

дится.

В Женеве Орленев встречался с Плехановым несколько раз:

они гуляли по городу, вместе ходили в цирк и в кино. О кинема¬

тографических впечатлениях Георгия Валентиновича нам ничего

не известно, цирк же и особенно клоуны очень ему понравились,

и он «весело смеялся». Теперь пришла пора удивляться Орле¬

неву: выдающийся ученый и революционер аплодирует рыжему

у ковра. Такая необозримая широта культуры и такая легкость

реакций и заразительное чувство юмора! В этом образе Орленев

увидел Плеханова и таким описал его в своей книге, на страни¬

цах которой, по словам Луначарского, «элегантным силуэтом про¬

ходит перед нами Г. В. Плеханов...».

После женевской встречи Орленев постоянно справлялся

у Тальникова о том, как живет Плеханов и его семья, какие

книги пишет, по-прежнему ли у него открытый дом и можно ли

при случае встретиться с ним снова. Но такого случая Орленеву

больше не представилось. Два года и три месяца спустя большое

впечатление на Орленева произвела нашумевшая история «коле¬

нопреклонения» Шаляпина: на премьере «Бориса Годунова»

в Мариинском театре присутствовал царь со свитой, и по этому

случаю хор во главе с солистами, в том числе с Шаляпиным, ис¬

полнил государственный гимн, стоя на коленях. Современный

биограф Шаляпина пишет, что Федор Иванович был застигнут

врасплох «ситуацией», которую «не мог предвидеть», и что Горь¬

кий не столько осудил Шаляпина, сколько, поняв обстоятельства

этой путаной и конфузной истории, «пожалел его» 20. Плеханов,

не входя в подробности, поступил иначе — он просто вернул зна¬

менитому певцу когда-то подаренную им фотографию с надписью

от себя и от жены: «Возвращаем за ненадобностью». Орленев

был удручен этим происшествием: он почитал Плеханова и лю¬

бил талант Шаляпина.

Спустя какое-то время Орленев встретился в Москве с Ша¬

ляпиным и пригласил его к себе на ужин; в номере «Большой

Московской» был устроен прием по высшему классу столичного

хлебосольства. Присутствовавший на этой встрече актер М. Н. Ми¬

хайлов в своих неопубликованных мемуарах пишет, что этот «не¬

забываемый вечер» начался очень сердечно: «...Шаляпин много

рассказывал, пел (вместе с Орленевым они спели «Коробейники»,

хотя, конечно, пел один Шаляпин, а Орленев выразительно ему

вторил), вообще был хорошо настроен; Орленев был также очень

весел, все время острил и смеялся». В разгар веселья Орленев по

какому-то поводу пожаловался, что брюки его недавно куплен¬

ного и мало ношенного костюма почему-то истерлись на коленях.

Шаляпин, громко смеясь, заметил: «Как тебе не стыдно, Паша,

такой ты большой артист, а ходишь в рваных брюках». На что

Орленев, не подумавши, немедленно ответил: «Да, Федя, хотя я и

не стоял перед царем на коленях, а видишь, брюки порвал, а ты,

хоть и усердно этим занимался, а штаны у тебя в целости» 21 —

и, сразу почувствовав неловкость, попытался свести разговор

к шутке, но веселье уже расстроилось, Шаляпин нахмурился и,

наскоро простившись, ушел. Орленев сострил ради красного

словца, но, может быть, в его язвительной реплике сказалась

живая память о вызове, брошенном Плехановым. Не следует ду¬

мать, что это была политическая демонстрация. Просто Орленева

угнетало всякое угодничество, всякое малодушие, особенно на та¬

ком уровне, особенно если речь шла о великом артисте Шаля¬

пине!

Однако вернемся к осени 1908 года. Он ведь поехал в Же¬

неву, чтобы там отдохнуть и поработать над «Гамлетом». Встречи,

репетиции и спектакли не оставили ему для этого времени. Но

его дошедший до нас рабочий конспект, посвященный шекспиров¬

ской роли, начинается с записи в Женеве под датой 16 октября.

Подобно многим своим предшественникам, Орленев пытается раз¬

гадать, какую книгу читает Гамлет во второй сцене второго акта

трагедии. У Шекспира принц говорит Полонию, что это сатира,

может быть, правдивая и тем не менее бесстыдная. Эти слова

такое же притворство, как и все другие безумные слова Гамлета.

Не станет же он убеждать Полония, что читает Евангелие, — кто

тогда поверит его обману? А по версии Орленева читает Гамлет

именно Евангелие *. Зритель может и не задавать себе такого во¬

проса, поскольку определенного ответа на него быть не может.

Для актера это важная догадка.

Ссылаясь на Евангелие от Матфея, Орленев записывает в кон¬

спекте к «Гамлету», что бог—«это разумение, которое есть

в нас». Далекий от религии, он обращается к Евангелию в по¬

исках нравственных побуждений, возвышающих человека. Его

Гамлет продолжает вековую традицию: он приходит в мир как

судья и устроитель и видит свою задачу в том, чтобы сокрушить

скрытое в людях зло, хотя необъятность шекспировской трагедии

в орленевской трактовке нельзя свести к какому-либо одному мо¬

тиву, будь он философски-этический, исторический или психоло¬

гический.

На следующий день после этой первой записи он встретился

с Плехановым и рассказал ему о замысле своего «Гамлета». Об¬

стоятельства разговора нам неизвестны. Мы можем только приве¬

сти несколько строк из письма Орленева к Тальникову, написан¬

ного сразу после возвращения в Россию: «.. .Вначале он (Плеха¬

нов.— А. М.) мне показался суховатым — затем оказался очень

тонко и глубоко чувствующим. Меня так порадовала его заинте¬

ресованность моим толкованием Гамлета»22. О своей переделке

«Бранда» Орленев не решился сказать Плеханову. Как полно он

изложил ему план «Гамлета»?