Василий Тёркин - Александр Трифонович Твардовский

Тормозит:

— Садись, пехота,

Щеки снегом бы натер.

Далеко ль?

— На фронт обратно.

Руку вылечил.

— Понятно.

Не герой?

— Покамест нет.

— Доставай тогда кисет.

Курят, едут. Гроб — дорога.

Меж сугробами — туннель.

Чуть ли что, свернешь немного,

Как свернул — снимай шинель.

— Хорошо — как есть лопата.

— Хорошо, а то беда.

— Хорошо — свои ребята.

— Хорошо, да как когда.

Грузовик гремит трехтонный,

Вдруг колонна впереди.

Будь ты пеший или конный,

А с машиной — стой и жди.

С толком пользуйся стоянкой.

Разговор — не разговор.

Наклонился над баранкой, —

Смолк шофер, Заснул шофер.

Сколько суток полусонных,

Сколько верст в пурге слепой

На дорогах занесенных

Он оставил за собой…

От глухой лесной опушки

До невидимой реки —

Встали танки, кухни, пушки,

Тягачи, грузовики,

Легковые — криво, косо,

В ряд, не в ряд, вперед-назад;

Гусеницы и колеса

На снегу еще визжат.

На просторе ветер резок,

Зол мороз вблизи железа,

Дует в душу, входит в грудь —

Не дотронься как-нибудь.

Уминая снег зернистый,

Впеременку — пляс не пляс —

Возле танка два танкиста

Греют ноги про запас.

— Вот беда: во всей колонне

Завалящей нет гармони,

А мороз — ни стать, ни сесть…

Снял перчатки, трет ладони,

Слышит вдруг:

— Гармонь-то есть.

— У кого гармонь, ребята?

— Да она-то здесь, браток… —

Оглянулся виновато

На водителя стрелок.

— Так сыграть бы на дорожку?

— Да сыграть — оно не вред.

— В чем же дело? Чья гармошка?

— Чья была, того, брат, нет…

И сказал уже водитель

Вместо друга своего:

— Командир наш был любитель…

Схоронили мы его.

— Так… — С неловкою улыбкой

Поглядел боец вокруг,

Словно он кого ошибкой,

Нехотя обидел вдруг.

Поясняет осторожно,

Чтоб на том покончить речь:

— Я считал, сыграть-то можно,

Думал, что ж ее беречь…

А стрелок:

— Вот в этой башне

Он сидел в бою вчерашнем…

Трое — были мы друзья.

— Да нельзя так уж нельзя.

Я ведь сам понять умею,

Я вторую, брат, войну…

И ранение имею,

И контузию одну.

И опять же — посудите —

Может, завтра — с места в бой…

— Знаешь что, — сказал водитель,

— Ну, сыграй ты, шут с тобой!

Только взял боец трехрядку,

Сразу видно — гармонист.

Для началу, для порядку

Кинул пальцы сверху вниз.

Позабытый деревенский

Вдруг завел, глаза закрыв,

Стороны родной смоленской

Грустный памятный мотив.

И от той гармошки старой,

Что осталась сиротой,

Как-то вдруг теплее стало

На дороге фронтовой.

От машин заиндевелых

Шел народ, как на огонь.

И кому какое дело,

Кто играет, чья гармонь.

Только двое тех танкистов,

Тот водитель и стрелок,

Всё глядят на гармониста —

Словно что-то невдомек.

Что-то чудится ребятам,

В снежной крутится пыли.

Будто виделись когда-то,

Словно где-то подвезли…

И, сменивши пальцы быстро,

Он, как будто на заказ,

Здесь повел о трех танкистах,

Трех товарищах рассказ.

Не про них ли слово в слово,

Не о том ли песня вся?

И потупились сурово

В шлемах кожаных друзья.

А боец зовет куда-то,

Далеко, легко ведет.

— Ах, какой вы все, ребята,

Молодой еще народ!

Я не то еще сказал бы, —

Про себя поберегу.

Я не так еще сыграл бы, —

Жаль, что лучше не могу.

Я забылся на минутку,

Заигрался на ходу,

И давайте я на шутку

Это все переведу.

Обогреться, потолкаться

К гармонисту все идут.

Обступают.

— Стойте, братцы,

Дайте на руки подуть.

— Отморозил парень пальцы, —

Надо помощь скорую.

— Знаешь, брось ты эти вальсы,

Дай-ка ту, которую…

И опять долой перчатку,

Оглянулся молодцом

И как будто ту трехрядку

Повернул другим концом.

И забыто — не забыто,

Да не время вспоминать,

Где и кто лежит убитый 

И кому еще лежать.

И кому траву живому

На земле топтать потом,

До жены прийти, до дому, —

Где жена и где тот дом!

Плясуны на пару пара

С места кинулися вдруг.

Задышал морозным паром,

Разогрелся тесный круг.

— Веселей кружитесь, дамы!

На носки не наступать!