Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

И ясная заря над ним всходила.

Вкруг головы, сугробы прожигая,

Горел в снегу кровавый ореол.

Он вольный день встречал и, как орёл,

Глядел на солнце. Прямо. Не мигая.

13 декабря 1942,

Разъезд № 9 под ст. Неболчи

В секрете

В романовских дублёных полушубках

Лежат в снегу – не слышны, не видны.

Играют зайцы на лесных порубках.

Луна. Мороз… И словно нет войны.

Какая тишь! Уже, наверно, поздно.

Давно, должно быть, спели петухи…

А даль – чиста. А небо звёздно-звёздно.

И вкруг луны – зелёные круги.

И сердце помнит: было всё вот так же.

Бойцы – в снегу. И в эту синеву —

Не всё ль равно – Кубань иль Кандалакша? —

Их молодость им снится наяву.

Скрипят и плачут сани расписные,

Поют крещенским звоном бубенцы,

Вся – чистая, вся – звёздная Россия,

Во все края – одна, во все концы…

И в эту даль, в морозы затяжные,

На волчий вой, на петушиный крик

Храпят и рвутся кони пристяжные,

И наст сечёт грудастый коренник.

Прижать к себе, прикрыть полой тулупа

Ту самую, с которой – вековать,

И снежным ветром пахнущие губы

И в инее ресницы целовать.

И в час, когда доплачут, досмеются,

Договорят о счастье бубенцы,

В избу, в свою, в сосновую вернуться

И свет зажечь…

В снегу лежат бойцы.

Они ещё своё не долюбили.

Но – Родина, одна она, одна! —

Волнистые поляны и луна,

Леса, седые от морозной пыли,

Где волчий след метелью занесён…

И дальний-дальний колокольный звон…

Берёзки – словно девочки босые —

Стоят в снегу. Как сиротлив их сон!

На сотни вёрст кругом горит Россия.

13 декабря 1942,

Разъезд № 9 под ст. Неболчи

Ленинград

Этот город бессонный, похожий на сон,

Где сияющий шпиль до звезды вознесён,

Город башен и арок и улиц простых,

Полуночный, прозрачный, как пушкинский стих,

Снова он возникает из мглы предо мной,

До безумия – прежний, до горя – иной.

Перерублен садовых решёток узор,

Под ногами валяется бронзовый сор,

Вечный мрамор атлантов в подъезде дворца

Перемолот, дымится под ветром пыльца;

И на чёрную, смертную рану похож

Жаркий бархат оглохших михайловских лож.

Что мне делать теперь? Как войти мне теперь

В этот раненый дом, в незакрытую дверь?

Здесь глаза мне повыколют жилы антенн,

Паутиной обвисшие с треснувших стен,

Онемят фотографии мёртвых родных

И задушит зола недочитанных книг.

Ничего, я стерплю. Ничего, я снесу

Огневую – от бешеной боли – слезу.

На камнях площадей, на могилах друзей,

Всей безжалостной силой и верою всей,

Молча, зубы до хруста сжимая, клянусь:

– Ленинград, я к тебе по-иному вернусь!

По степям и болотам не кончен поход,

Над землёю проносится огненный год,

На обломках Берлина ему затухать,

На развалинах Пруссии нам отдыхать,

И да будет, ржавея на наших штыках,

Кровь врага оправданием нашим в веках.

Там, в проулках чужих городов-тайников,

В час расплаты отыщут своих двойников

Каждый дом, каждый листик с чугунных оград,

Каждый камень твоих мостовых, Ленинград!

Кто посмеет упрёком нас остановить,

Нас, из братских могил восстающих, чтоб мстить?

Слишком мало обратных дорог у солдат.

Но возникнешь пред тем, кто вернётся назад

Воплощением наших надежд и страстей,

Ты – внезапный и вечный в своей красоте,

Как бессмертная сказка на снежной земле,

Как мгновенный узор на морозном стекле.

Февраль 1944

Побоище

Бьём врагов неделю и другую,

Рубим, как болотную кугу, их.

– Глянь, боец, и позабудь усталость:

Много ли их на́ поле осталось? —

Поглядел он и ответил: «Много!

Выстлана их трупами дорога.

Может – двести тысяч, может – триста,

От убитых немцев степь бугриста…»

– А живых-то велика ли стая?

– А живых я пулями считаю!

26 июля 1944, Доры

Родная земля

В. Зуккау-Невскому

Горелые кочки – торфяник, да вереск,

Да рощи безветренным днём

Мерцают, неверному солнцу доверясь,

То жёлтым, то алым огнём.

Здесь всё, что земля берегла и растила,

Чем с детства мы жили с тобой,

Смели, искалечили тонны тротила,

Развеяли пылью слепой.

Но снова, сгорая ль, как факелы, в танке,

В грязи ль, под шрапнельным дождём,

Клянёмся смертельною страстью атаки:

Мы с этой земли не уйдём!

Так вот она, милая Родина наша, —

Болота сажˆенный огрех,

И щепки, и торфа багровая каша,

Летящая брызгами вверх.

А там, оседая в разрывах мохнатых

Обломками брёвен в траву,

Глядят, погибая, Синявина хаты

Решётками рам за Неву.

Так вот она, даль, что в боях не затмилась,

И вся – как Отчизна, как дом —

Вот здесь, вот на этом клочке уместилась

В бессмертном величье своём!

И глохнут снаряды, в трясине прочавкав,

И катится снова «ура»

Туда, где тревожная невская чайка

Над берегом вьётся с утра.

Прыжками, бегом от воронки к воронке

Пройти сквозь клокочущий ад

Туда, где на синей, на облачной кромке

Полоской плывёт Ленинград.

Кого мы увидим, кого мы там встретим

Из братьев, навеки родных?

Но двое сойдутся и вспомнят о третьем,

Погибшем за встречу двоих.

Август 1942

На нашем участке

О нас не печатают сводок,

Здесь нет даже «местных» боёв;

Здесь только котёл небосвода

Клокочет огнём до краёв.

Под рваным, свистящим, ребристым

Металлом, гуляющим тут,

Оглохшие, злые связисты

Катушки свои