Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

И о себе забыть,

И – хоть в сырую землю лечь —

Но «языка» добыть.

Я помню августовский день,

Чужую высоту,

Скалы отвесную ступень —

Смертельную черту.

И, поглядев на тот карниз,

Сказал ребятам я:

– Зато легко спускаться вниз,

Не правда ли, друзья?

За дюймом дюйм,

За шагом шаг —

На сопку изо рва,

Сорвав все ногти на руках,

Колени изорвав.

Наверно, мне и в смертный час

Не позабыть того:

Прямой наводкою на нас

Садило ПТО.

И, может, я скажу не так,

Но ярость жгла меня,

Ведь я, действительно, не танк

И даже – не родня!..

А фрицы бьют, аж дым идёт,

Визжит слепой металл.

А тут из дзота пулемёт

В упор загрохотал.

Но я к скале прижался ниц,

Стал плоским,

Словно нож;

– Теперь держись за землю, фриц,

Иначе упадёшь!

Противотанковых гранат

Кривой, короткий взлёт,

И – в прах бревенчатый накат,

И – к чёрту пулемёт!

Лежу, ослепнув от огня,

У камня-голыша.

Штук тридцать фрицев на меня

Бегут от блиндажа.

Ну, тут-то я им жизни дал —

Пятиминутный срок,

Мой автомат пересчитал

Их вдоль и поперёк.

В крови немецкий гарнизон,

А нам пора домой.

Ночь не закроет горизонт

Благословенной тьмой.

Мы все видны издалека —

Куда укрыться днём?

Но тянут хлопцы «языка»,

Ругаясь, под огнём.

И я ползу, срывая мхи,

Отстав на полверсты.

Кровь из простреленной ноги

За мной от высоты.

Ползу… А мысли в голове:

– Догнать своих, дожить…

И вижу: Козинов в траве

Без памяти лежит.

– Эх! – говорю я сам себе, —

Держись, Гордей, держись!

Теперь в лихой его судьбе

Ты всё равно что жизнь.

Ты клялся сам:

Себя забыть —

Товарища беречь,

До смерти другу верным быть…

Ну, так о чём же речь?

Возьми на плечи

И, скользя

В крови своей, ползи.

А если вытерпеть нельзя,

Ты губы прикуси.

А если вытерпеть нельзя,

Ты, муку затая,

Подумай: там твои друзья,

Там Родина твоя;

Родимый взвод,

Родимый дзот,

За сотни вёрст – отец,

Рябин осенних хоровод,

Деревня Дубовец.

Родные, курские края —

Твой дом,

Твой сон,

Любовь твоя.

Ползу,

По гальке волочась,

Товарища везу,

Ползу минуту или час,

А может, век ползу.

И падаю ничком, как был,

Отдав поклон земной:

Вторую ногу перебил

Мне немец разрывной.

Теперь колени не согнуть,

На камни грудью ляг

И – в крестный путь,

Хоть как-нибудь,

На согнутых локтях,

Хватая воздух, как в бреду,

Губами шевеля…

– Ты видишь, я к тебе иду,

Карельская земля!

Ты видишь, кровь моя горит

На осыпях твоих.

Пусть нас от смерти твой гранит

Укроет хоть на миг;

Пусть берег речи ледяной,

Пусть этот камнелом

Ложбинкой станет предо мной,

А позади – холмом.

И всё сбылось, как я просил

На роковом пути.

И у меня хватило сил

Товарища спасти.

…Для дружбы, друг,

Весь мир открыт —

Гулять – не умирать!..

Разведчик Лыков говорит —

Он не умеет врать.

Сержант Голыш

Поднимается рота, бывало,

А с нею и песня. Глядишь —

Пошёл впереди запевала,

Сержант, комсомолец Голыш.

Подхватим. Чего ж ещё надо?

В окопе, в строю, под огнём

Солдатская песня солдату,

Как память Отчизны о нём.

И всюду почёт запевале,

И в роте – велишь не велишь —

– Порфирий Кузьмич! – окликали,

Не просто «Товарищ Голыш!»

А был он комсоргом, ребята,

И если сказать – не шутить —

Таких и в полку маловато,

А в роте… да что говорить!

И вот мы погнали германца,

Работа – была не была!

На месте посёлков и станций

Еще розовела зола.

И шли головные дозоры,

Пытая сторожкую тишь,

По чёрному следу разора

И с лучшим дозором – Голыш.

В погибельных схватках неистов,

Собою он не дорожил:

Без малого тридцать шашистов

Его автомат уложил.

Но всё, что приказано, – свято:

Голыш ненавидел врагов,

И всё ж за неделю, ребята,

Он десять привёл «языков».

Ни славы не ждал, ни почёта,

От бешеной ярости – бел,

Один на огонь пулемёта

С гранатой ходил – не робел.

Была в нём особая сила,

Стремлений святых торжество,

Лишь пуля в упор погасила

Горящее сердце его.

Упал он, а мы не видали,

Помочь не успели ему.

Российские снежные дали

Лежали пред нами в дыму.

Атака!.. И воздуха мало,

И только огня через край…

И кто-то позвал запевалу:

– Порфирий Кузьмич, запевай!

А отзыва нету, ребята,

Лишь слёзы на наших щеках…

Какую же страшную плату

За песню заплатит нам враг?

Майор Шумаев

Спокоен и немногословен,

Он зря к солдату не был строг,

Зато уж тот, кто был виновен,

Взысканья избежать не мог.

По-командирски понимая

И радость, и печаль бойца,

Как умный друг, умел Шумаев

Войти в солдатские сердца.

И было всё ему знакомо,

Чем батальон его живёт,

Кто милых писем ждёт из дома,

И кто давно уже не ждёт.

Роднясь с бойцом душой и долей,

Любил подслушать в песне он

Метельный звон родных раздолий

И грусть, невнятную, как сон.

И есть зависимость прямая

Меж верою бойцов в него

И тем, как их провёл Шумаев