Мемуар. Стихи и переводы. 1965–2023 - Леонид Абрамович Юзефович

ветру

то самое дерево, что защитило от зноя

борцов за народное счастье.

Когда он говорил о своей сосне,

голос его звенел трубной медью.

В его вселенной это было мировое древо,

скрепляющее землю с небесами, горнее —

с преисподним, прошлое – с будущим.

Ангелы пели на скрытой за облаками вершине,

Адамова голова белела между корнями,

сквозь песок и скудный уральский суглинок

уходящими в бездну, откуда нет возврата,

но на ветвях птицы Сирин и Алконост

голосами пионерских горнов

обещали ему бессмертие областного

                                                      масштаба —

справочник «Краеведы Прикамья»

                                            с его биографией

и библиографический указатель

                                   «Декабристы на Урале»

с выходными данными статьи об этой сосне.

В декабре страна готовилась отмечать

150-летие восстания на Сенатской площади.

Жанна решила в юбилейном году

принять октябрят в пионеры под этой сосной.

Они с краеведом съездили на тот берег,

присмотрели место для торжественной

                                                                 линейки.

Родительский комитет заказал автобусы,

был начищен горн, щётка пылесоса прошлась

по дружинному знамени с золотыми кистями.

Жанна сочинила сценарий праздника

с речёвками и песнями, как вдруг

                                                        в той же газете

появилось письмо историка из университета.

Он писал, что во времена декабристов

Сибирский тракт выходил к Каме не у Перми,

а на сто с лишним вёрст ниже по течению,

возле Оханска. Тут, в самом узком её месте,

арестантов переправляли на левый берег,

а оттуда везли в Пермь и далее в Сибирь.

Жанна немедленно позвонила краеведу.

После десяти гудков к телефону

                                              подошла жена,

сказавшая, что мужа нет дома. Вечером

и на следующий день никто не брал трубку.

Октябрят приняли в пионеры там же,

                                                      где всегда, —

на баскетбольной площадке за школой.

Потом мы с Жанной шли по проспекту

мимо кафе «Спутник» – и за его стеклянной

                                                                   стеной,

чисто вымытой перед майскими праздниками,

увидели обманщика. Он стоял один

за высоким

мраморным столиком, болгарская «Гамза»,

которую здесь наливали два автомата,

багровела перед ним в гранёном стакане.

Жанна ладонью постучала ему в стекло,

а когда он её заметил, брезгливо сморщила нос

в знак того, что его поведение дурно пахнет.

Он понимающе кивнул и энергичным

                                                             движением

поднял стакан, чтобы несмотря ни на что

выпить за её драгоценное здоровье.

Ничто больше не защищало его

от безжалостного зноя жизни,

от старости в блочной пятиэтажке,

от больной жены, сына-пьяницы

                                               и двоечника внука,

от чувства сохнущей под корой смолы,

от мыслей о смерти и посмертном забвении,

но спина не гнулась, взгляд был ясен.

Большие сильные пальцы рабочего человека

с татуированными на нижних фалангах

четырьмя буквами его уменьшительного имени

элегантно и твёрдо обхватывали стакан

                                                            с вином.

Он смотрел на нас и улыбался.

2023

Любовь

Девочка жила с бабушкой в посёлке

                                                       Добрянка —

полсотни километров от Перми вверх

                                                          по Каме.

Отца она не знала, а мама умерла от рака,

когда девочка училась в седьмом классе.

После её смерти недавняя отличница

перестала учиться, прогуливала уроки,

подолгу одна сидела на пристани, глядя на расширенную водохранилищем серую осеннюю Каму.

Тогда же в школе появилась новая

                                                      словесница —

двадцать два года, в Добрянку попала

по распределению после МГУ.

В перемену, тоскуя по культурной жизни,

ходила с транзистором по двору,

                                             слушала Вивальди

и за поленницей набрела на прогульщицу

                                                          с книжкой.

Девочка читала «Жан-Кристоф»

                                                  Ромена Роллана,

пятый том из его собрания сочинений

со штампом школьной библиотеки.

Словесницу звали Маргарита Алексеевна.

Для учительниц она была просто Ритой,

а для девочки стала Чаритой,

как называла её еврейская мама.

Теперь вечера́ они проводили вместе —

топили печь, пили чай, слушали пластинки,

читали книги и напечатанные на машинке

стихи Цветаевой, Ахматовой, Гумилёва,

которые Чарита привезла с собой из Москвы.

Девочка любила её – и страдала

от неумения выразить свою любовь.

После экзаменов за восьмой класс

всем классом поехали на экскурсию

в Кунгурскую ледяную пещеру.

Под землёй экскурсовод сказал им,

что если погасить факелы,

их обступит настоящая тьма —

не такая, как в лесу в безлунную ночь

или в комнате без окон.

Там есть крупицы света, просто наш глаз

их не различает, а здесь их нет,

здесь – полный, беспросветный, абсолютный

                                                                         мрак.

Девочка подумала, что такой была её жизнь

после смерти мамы и до встречи с Чаритой.

Наверху мир сиял под июньским солнцем.

Нашли хорошее место на берегу речки Ирени,

разложили на траве варёные яйца,

колбасу, хлеб, редиску, зелёный лук,

соль в спичечных коробках.

Над рекой, переброшенный с одного берега

на другой, тянулся железный трос

                                                      от какого-то

подъёмного механизма или ходившего тут

раньше парома. Девочка смотрела на него

со странным волнением – и вдруг поняла:

вот инструмент, на котором

она сыграет мелодию своей любви,

огромной и бездонной, как небо.

Чарита хрустела малосольным огурцом,

когда девочка встала, положила к её ногам

своё сердце, сбежала к речному обрыву

и пошла по этому тросу —

                                      сначала над берегом,

усеянным битым кирпичом

                                       и ржавой арматурой,

затем – над сверкающей далеко внизу водой.

Без сердца ей совсем не было страшно.

Она дошла до другого берега

и тем же путём