Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Храбрец сэр Бедивер ему ответил:

«Видал волну, бегущую к утесу,

Слыхал воды журчанье в тростнике».

Воскликнул в ярости Король Артур:

«Не рыцарь ты, а жалкий и злонравный

Обманщик и предатель! Горе мне!

Слабеющий Король теряет власть

В глазах того, кто некогда склонялся

Перед монаршей волей. Вижу я

Теперь тебя насквозь, ведь ты – последний

Из рыцарей, оставшихся со мною,

И мне обязанный служить за всех —

Ты из-за драгоценной рукояти

Мне изменил, то ли от страсти к злату,

То ли прельстившись блеском, как девица.

И все же долг не выполнивший дважды

Его исполнить может в третий раз…

Иди! Но если снова меч не бросишь,

Встав, собственной рукой тебя убью!»

И встал сэр Бедивер, и побежал,

И, спрыгнув со скалы, нырнул в тростник,

И меч схватил, и, с силою вращая,

Швырнул его. Огромный этот меч,

Извергнув стрелы молний в лунном свете,

Весь засверкал и, описав дугу,

Разлился в небе северным сияньем,

Какое возникает там, где ночью,

Столкнувшись, ледяные острова

Грохочут на все Северное море.

Вот как Экскалибур сверкал и падал!

Но прежде, чем упал он, поднялась

Из глуби озера – в парче белейшей —

Таинственная дивная рука,

И меч схватила, и, взмахнув им трижды,

С собою утащила в бездну вод.

А рыцарь возвратился к Королю.

И, задыхаясь, вымолвил Артур:

«Твой взгляд мне говорит – ты все исполнил.

Так расскажи, что слышал ты иль видел?»

Храбрец сэр Бедивер ему ответил:

«Король, смежил я веки, чтоб алмазы

Мне больше не смущали душу, ибо

Вовек не видел я и не увижу

Ни тут, ни там – нигде до самой смерти —

Хоть проживи три жизни я земных,

Чудес таких, как эта рукоять.

И раскрутил я меч двумя руками,

И с силою швырнул. Когда же вновь

Открыл глаза, то, вижу, поднялась

Из глуби озера – в парче белейшей —

Таинственная дивная рука,

И меч схватила, и, взмахнув им трижды,

С собою утащила в бездну вод».

И, тяжело дыша, сказал Король:

«Конец уже мой близок. Мне пора.

Подставь скорее плечи и снеси

Меня на берег. Я боюсь, что рана

Совсем застужена, и я умру».

Промолвив это, не спеша, с усильем,

На руку опираясь, он привстал,

И синие глаза его глядели,

Как на холсте, с тоскою. Бедивер

Смотрел с великой болью на него

Сквозь слезы и хотел заговорить,

Но слов не находилось. И тогда

Он опустился на одно колено

И немощные руки осторожно

Себе на плечи положил, и поднял

Артура, и понес среди могил.

Король в пути все время задыхался,

Как человек, которого терзает

Ночной кошмар, когда все в доме спят,

И в ухо Бедиверу беспрестанно

Шептал и повторял: «Скорей! Скорей!

Боюсь, что будет поздно, что умру я!»

А тот, дыханье чувствуя Артура,

Ступать старался по тропинке скальной

Как можно мягче, и средь скал промерзших

Казался не обычным человеком,

А великаном. Море за спиною

Он слышал, а перед собою – крик.

И, подгоняем думой, как стрекалом,

Все шел вперед. Его броня звенела

Холодным звоном в ледяных пещерах

И в мертвых черных безднах. А с боков

Ему нагие скалы отвечали,

Когда ступал он по уступам скользким,

Звенящим от ударов его шпор.

И вдруг внизу Король и Бедивер

Гладь озера узрели, над которой

Сияла серебристая луна.

И темная в воде стояла барка,

Вся целиком – от носа до кормы —

Как будто бы в покрове погребальном.

На ней виднелись статные фигуры

В одеждах черных, в черных капюшонах,

Видениям подобны. И средь них —

Три королевы в золотых коронах…

К дрожащим звездам крик их возносился,

И мука, в нем звучащая, была

Как ветер, завывающий всю ночь

В земле пустынной, где никто ни разу

С дня сотворенья мира не бывал!

Шепнул Артур: «Снеси меня на барку».

И к барке вниз сошли они. С нее

Три королевы к ним простерли руки

И приняли, рыдая, Короля.

И та из них, что выше всех была

И всех прекрасней, голову его

Себе вдруг на колени положила,

И назвала по имени его,

И шлем сняла разбитый, и согрела

Безжизненные руки, и, стеная,

Роняла слезы на его чело

В крови запекшейся. Лицо Артура

Казалось белым, словно бы бесцветным,

Как бледная луна в высоком небе,

К которой прикоснулся луч зари.

На наколенниках его и латах

Набедренных сверкали капли крови.

А светлые светящиеся кудри,

Что делали его лицо похожим

На солнце в вышине над местом тронным,

Покрыты были пылью и висели

Свалявшимися прядями, смешавшись

С усами и бородкою вкруг уст.

Поверженной колонною лежал

Король Артур, совсем не походя

На прежнего властителя, который

Всегда был весь – от шпор и до плюмажа,

С копьем наперевес – звездой турниров

И гарцевал на камелотском поле

Перед очами дам и королей.

И возопил храбрец сэр Бедивер:

«Мой государь Артур, куда идти мне?

И где укрыть свое чело и очи?

Закончились благие времена,

Где каждый день рождался новый подвиг,

А каждый подвиг рыцаря рождал.

Таких времен мир не знавал с тех пор,

Когда вела звезда волхвов с дарами.

Однако ныне Круглый Стол, который

Был символом могущества, распался.

Я – в нем последний рыцарь, я – один,

И темные ждут дни меня и годы

Средь чуждых лиц и средь иных умов».

И медленно Артур ответил с барки:

«Уйдет былой порядок – будет новый.

Господь ведет нас многими путями,

Чтоб ни один обычай, даже добрый,

Не ввел в соблазн сей многоликий мир.

Утешься сам. Мне ль утешать тебя?

Я прожил жизнь, и сделанное мною,

Быть может, Он очистит. Ну а ты,

Коли меня уже не встретишь боле,

Молись о грешном Короле Артуре.

В молитве больше силы, чем считают.

Молись! Пусть голос твой и день, и ночь,

Подобно роднику, не умолкает.

Чем были б лучше мы овнов и коз,

Чья жизнь слепа и смысла лишена,

Коль, веруя, не воздевали б руки

В молитве за себя и за друзей?

Ибо весь мир цепями золотыми

Людских молитв к стопам Творца прикован.

Прощай! Я ухожу в далекий путь

Со всеми, кого видишь ты, – хотя

Мой разум все же замутнен сомненьем.

Я ухожу на остров Авалон,

Где не бывает ни дождя, ни снега,

Ни воющего ветра. Он лежит

Весь в зелени, счастливый и прекрасный,

В густых садах и рощах утопая,

Спускающихся к теплым водам моря…

Вот где я исцелюсь от страшной раны».

Так молвил он, и сей же миг на барке

Взлетели весла, парус поднялся,

И барка поплыла как лебедь статный,

Который, исступленно выводя

Песнь смерти, бьет холодными крылами

И лапами перебирает воду.

А Бедивер, былое вспоминая,

Стоял на берегу, покуда барка

Не стала точкой на краю рассвета

И вдалеке не замерли рыданья.

И так был поражен сэр Бедивер

Вдруг наступившей мертвой тишиной,

Что громко закричал: «Король ушел!»

И странный стих тотчас в себе услышал:

«Из бездны в бездну переходит он»[229].

Тогда покинул берег Бедивер

И, медленно поднявшись на уступ,

С которого корабль еще был виден,

Воскликнул: «Он отправился туда,

Где станет вскоре властелином мертвых,

Когда же он излечится от раны,

То к нам вернется. Ну а если нет?

О горе! Неужели никогда

Три королевы в черном, что кричали

И плакали сейчас на черной барке,

Три королевы, на которых мы

Взирали с восхищением в тот день,

Когда они, сиянием одеты,

Стояли молча подле его трона,

Ему в его беде помочь не смогут?»

И тут из дальней дали[230] еле слышно —

Уже как будто из другого мира —

Последним эхом горестных рыданий

Вдруг звуки донеслись, как если б некий

Чудесный город встретил ликованьем

С войны вернувшегося государя.

Тогда, сойдя с уступа, Бедивер

Взошел на верх скалы и вновь увидел,

Из-под ладони напряженно глядя

(А может, показалось, что увидел),

Песчинку, что Артура уносила

Все дальше по бескрайнему простору,

Все мельче с каждым мигом становилась

И, наконец, пропала в свете солнца,

Приведшего с собою новый год.

КОРОЛЕВЕ [231]

О, верная своей монаршей сути

И верная стране, как та – тебе,

Свидетельствуй о незабвенном дне[232],

Когда переболевший лихорадкой

И бледный принц, который, удержав

С большим трудом на полпути к могиле

Чуть тлеющую жизнь, с тобою шел

Мимо твоих людей и их любви,

И прокатилась радости волна,

Усиленная в три миллиона раз,

По Лондону, и крики толп людских

На всем пути приветствовали вас!

Свидетельствуй и о неслышных просьбах

И обращеньях многих рас и вер…

Бьют молнии беззвучные под морем[233],

Бьют с запада, с востока королевства

И с севера правдивого, откуда