Альфред Теннисон - Королевские идиллии

И Модреда отряды оттеснил

Назад, к границе самой Лионесса —

К земле, из бездны огненной в былом

Поднявшейся, чтоб в бездну вновь уйти.

Остатки жили там племен забытых,

И горные подножия тонули

В песках прибрежных, движущихся вечно.

За ними кругом призрачным лежало,

Вдали теряясь, стонущее море.

Там некуда уж было гнать войска

И некуда уж было отступать.

И там, в тот день, когда небесный свет

В году слабей всего на землю льется,

У вод пустынных на пустынном бреге

Они сошлись. Артур ни разу в жизни

Еще не дрался так, как в той ужасной,

Как в той последней битве роковой.[228]

Повсюду – на земле и на воде —

Туман стелился мертвенный и белый,

И стыла кровь от холода у тех,

Кто им дышал, и стыли души их

От страха беспричинного. И даже

На Короля смятение нашло,

Ибо не видел он того, с кем бьется.

И друг, и враг – всяк тенью был в тумане,

И друга друг разил, о том не зная.

Кому-то там видения являлись

Из юношеских лет златых, а кто-то

Вдруг лица замечал давно погибших,

Которые за битвой наблюдали.

Немало в том тумане совершилось

Дел благородных и немало низких.

И случай, и находчивость, и сила

Победу в поединках предрешали,

За разом раз вступали в бой войска,

Ломались копья, разрывались латы,

Щиты трещали, лязгали мечи,

И шлемы под ударами секир

Раскалывались на куски, и к Богу

Взывали павшие, что в небеса

Глядели, но видали лишь туман.

Крик рыцарей-изменников и вопли

Язычников, проклятья, оскорбленья,

И сквернословие, и богохульство,

И смрадный запах пота и страданий,

От коего мутило, и мольбы

О свете, и стенанья умиравших,

И мертвых голоса – все-все смешалось

В том непроглядном, гибельном тумане.

Но так же, как на ложе человека,

Который близок к смерти, после криков

Страданья наступает тишина —

От забытья ль, похожего на смерть,

От смерти ли – так и на бреге том

Тишь мертвая настала. И лишь шепот

Вод беспокойных нарушал ее.

Когда ж день скорби стал еще печальней

Пред наступленьем сумерек, задул

Вдруг с севера могучий чистый ветер

И разогнал туман, и вместе с ветром

Приливная волна нашла на берег

И – побледневший – оглядел Король

Все поле битвы. Но никто на поле

Не шевельнулся. Ни один не крикнул

Ему – христианин или язычник.

Лишь волны бессердечные плескались

Меж мертвецов, и тут и там качая

Безжизненные руки и бросая

То вверх, то вниз пустые шлемы павших.

И вздрагивали под напором волн

Мечи, что некогда сражались с Римом,

И разносился по брегам угрюмым

Минувших дней и дней грядущих голос.

И сэру Бедиверу так сказал

Король Артур (он был белей тумана,

Что целый день лежал на поле брани):

«Ты слышишь ли могучий этот голос,

Что сотрясает мир и разоряет

Все наше небольшое королевство

И бьется в лица этих мертвецов —

Моих, – пусть даже и не за меня

Они в бою сегодняшнем погибли?

О Бедивер! Душа моя в смятенье,

Поскольку больше я не знаю – кто я,

Откуда взялся и Король ли я…

Взгляни – перед тобой властитель мертвых!»

Ответил храбрый Бедивер: «Король мой!

Ты – всем Король! И мертвецам – Король!

И для меня, когда уйду я, тоже

Ты Королем останешься. Однако

Пока еще мы живы – ты и я,

Который тебя любит… Но гляди —

Вон тот стоит, который ненавидит

Тебя и кто язычников привел —

Изменник Модред, дом предавший твой!»

Сказал Король: «Мой дом – моя судьба!

Не называй изменником того, кто

Лишь жил со мною под одною крышей.

Мой дом – скорее те, что дали клятву

И, даже этой клятве изменяя,

Меня своим считали Королем.

И хорошо, что ты в мой горький час,

Когда я цель правленья утерял,

Живого или мертвого – меня,

Как прежде, Королем своим зовешь.

Да, я – Король, что б люди ни болтали.

И прежде, чем уйду, еще увидишь

Последний королевский мой поступок!»

И так сказав, на Модреда напал он.

Тот опустил в ответ свой меч тяжелый

На шлем его, который износился

В бесчисленных с язычниками битвах.

Тогда Артур, в последний самый раз

Подняв Экскалибур, убил врага,

Но рухнул, как подкошенный, и сам.

Так целый день гром битвы раздавался

Средь скал у моря зимнего, покуда

Все рыцари Стола до одного

Вкруг Короля не пали в Лионессе.

Лишь после этого сэр Бедивер

Тяжелораненого государя

Подняв, отнес в ближайшую часовню

С разбитыми крестом и алтарем,

Стоящую на темной полосе

Земли бесплодной. Был там океан

По сторону одну, а по другую

Большое озеро, и отражалась

В нем золотая полная луна.

И Бедиверу так сказал Артур:

«Сегодняшнего дня итог печальный —

Конец прекраснейшего изо всех

Товарищества рыцарей известных.

Последним сном заснули эти люди,

Которых я любил! Да, вижу я,

Что больше нам вовек не насладиться

Рассказами о рыцарских деяньях,

Как в дни прошедшие, когда бродили

Мы по садам и замкам Камелота.

Я гибну из-за тех, кто мною создан, —

Хотя и клялся Мерлин, что вернусь

И стану править вновь, но будь что будет…

Моя так глубока под шлемом рана,

Что до утра, боюсь, не доживу.

Так что возьми мой меч Экскалибур,

Которым я гордился. Ты, конечно,

Не позабыл, как много лет назад,

Однажды летом, в полночь, поднялась

Из глуби озера – в парче белейшей —

Таинственная дивная рука,

Державшая сей славный меч. Подплыв,

Я взял его себе и стал владеть им…

Из песен и преданий обо мне

Когда-нибудь узнают и о нем.

Не мешкай же, бери Экскалибур

И в середину озера забрось.

Расскажешь, возвратясь, что там увидишь».

Храбрец сэр Бедивер ему в ответ:

«Король, ты так беспомощен, и рана

Твоя под шлемом глубока настолько,

Что оставлять тебя я здесь не должен.

И все же я исполню приказанье

И расскажу о виденном, вернувшись».

Сказав так, он развалины часовни

Покинул и пошел при свете лунном

Между могил, в которых гнили кости

Людей забытых – рыцарей старинных,

И ветер с моря, резкий и холодный,

Над ними пел, швыряя клочья пены…

Спустился Бедивер со скал высоких

К сияющему озеру внизу.

Там обнажил он меч Экскалибур,

А обнажившись над его главою,

Луна златая вышла из-за тучи

И, покатившись по небу, легонько

По рукояти чиркнула лучом.

И рукоять алмазами сверкнула,

Бесчисленными искрами топазов

И гиацинтов сказочной работы.

Так долго Бедивер на них глядел,

Что ощутил как будто ослепленье

И раздвоенье зоркого ума —

Бросать иль нет? И, наконец, решился

Экскалибур припрятать где-нибудь

В переплетеньях лилий водяных,

Качающихся тихо возле брега,

И медленно побрел назад, к Артуру.

Король спросил у сэра Бедивера:

«Исполнил ли мое ты повеленье?

Что видел ты на озере? Что слышал?»

Храбрец сэр Бедивер ему ответил:

«Воды журчанье слышал в тростнике я,

Волну видал, бегущую к утесу».

Сказал Король Артур почти без сил:

«Ты, воин, изменил своей натуре

И рыцарскому имени, солгав.

А этого не позволяет верность

Вассальная и просто благородство.

Ты должен получить был знак – рукой ли,

Словами ли, а, может, вод движеньем…

Лгать стыдно. И однако вновь тебя

Прошу, ступай, ведь ты мне мил и дорог,

И принеси мне весть о том, что будет».

И Бедивер второй раз пересек

Хребет и зашагал вдоль вод озерных

По мокрой гальке, в думу погружен.

Когда ж узрел он чудо-рукоять

Искуснейшей работы, то ладонью

Ударил о ладонь и так воскликнул:

«Неужто драгоценный этот меч

И вправду нужно в озеро забросить?

Но ведь тогда он навсегда исчезнет,

А мог бы радость людям доставлять.

Забросить меч! Да есть ли благо в том?

А зло? Ах нет, все зло – в непослушанье:

Повиноваться нам велит закон.

Но благо ли повиноваться, если

Король дает приказ себе во вред?

Он болен и не знает, что творит.

Что сохранится в памяти людской

О Короле? Сомнительная слава

И звук пустой? Но если меч сберечь

И передать в одну из королевских

Сокровищниц, то кто-нибудь потом,

Узрев его на рыцарском турнире,

Воскликнет: «Это – меч Экскалибур.

Принадлежал он Королю Артуру

И выкован был Девою Озерной.

Над ним она трудилась девять лет

В глубинах, где подножья гор сокрыты».

Какой-нибудь старик так, верно, скажет,

К себе желая вызвать уваженье.

А так все пропадет – и честь и слава!»

Так он сказал, ибо считал, что прав,

И спрятал меч Экскалибур вторично,

И снова возвратился к Королю,

Король промолвил, тяжело дыша:

«Что видел ты на озере? Что слышал?»

Храбрец сэр Бедивер ему ответил: