Ананасы в шампанском - Игорь Северянин

На планете Земле, помешавшейся от самомненья

И считающей все остальные планеты ничем,

Потому что на ней – этом призрачном перле

                                                       творенья, —

Если верить легенде, был создан когда-то Эдем;

Где был рáспят Христос, жизнь отдавший за атом

                                                        вселенной,

Где любовь, налетая, скорбит на отвесной скале

В ужасе пред людьми – там, на вашей планете

                                                       презренной,

Каково быть поэтом на вашей жестокой Земле?!.

Фокстротт

Король Фокстротт пришел на землю править,

   Король Фокстротт!

И я – поэт – его обязан славить,

   Скривив свой рот…

А если я фокстроттных не уважу

   Всех потрохов,

Он повелит рассыпаться тиражу

   Моих стихов…

Ну что же, пусть! Уж лучше я погибну

   Наверняка,

Чем вырваться из уст позволю гимну

   В честь дурака!

«Культура! Культура!»

«Культура! Культура!» – кичатся двуногие звери,

Осмеливающиеся называться людьми,

И на мировом языке мировых артиллерий

Внушают друг другу культурные чувства свои!

Лишенные крыльев телесных и крыльев духовных,

Мечтают о первых, как боле понятных для них,

При помощи чьей можно братьев убить своих кровных,

Обречь на кровавые слёзы несчастных родных…

«Культура! Культура!» – и в похотных тактах фокстротта,

Друг к другу прижав свой – готовый рассыпаться –

                                                            прах,

Чтут в пляске извечного здесь на земле Идиота,

Забыв о картинах, о музыке и о стихах.

Вся славная жизнь их во имя созданья потомства:

Какая величественная, священная цель!

Как будто земле не хватает еще вероломства,

И хамства, и злобы, достаточных сотне земель.

«Культура! Культура!» – и прежде всего: это город —

Трактирный зверинец, публичный – общественный! –

                                                           дом…

«Природа? Как скучно представить себе эти горы,

И поле, и рощу над тихим безлюдным прудом…

Как скучно от всех этих лунных и солнечных светов,

Таящих для нас непонятное что-то свое,

От этих бездельных, неумных, голодных поэтов,

Клеймящих культуру, как мы понимаем ее…»

Праздники

Пошлее праздников придумать трудно,

И я их внешности не выношу:

Так отвратительно повсюду людно,

Что в дивной праздности таится жуть.

Вот прифрантившееся обнищанье

Глядит сквозь розовенькие очки,

Как в банях выпаренные мещане

Надели чистые воротнички,

Как похохатывают горожанки,

Обворожаемые рожей лжи, —

Бессодержательные содержанки

Мужей, как собственных, так и чужих…

Три дочки Глупости – Бездарность, Зависть

И Сплетня – шляются, кичась, в толпе,

Где пышно чествуется мать красавиц,

Кто в праздник выглядит еще глупей.

Их лакированные кавалеры —

Хам, Вздор и барственный на вид Разврат, —

Собой довольные сверх всякой меры,

Бутылки выстроили вдоль ковра.

Кинематографом и лимонадом

Здесь открываются врата в тела,

И Пошлость радуется: «Так и надо»,

И Глупость делает свои дела…

Стреноженные плясуны

Это кажется или это так и в самом деле,

В пору столь деловитых и вполне бездельных дел,

Что крылатых раздели, что ползучих всех одели

И ползучие надели, что им было не в удел?

И надев одеянье, изготовленное Славой

Для прославленных исто, то есть вовсе не для них,

Животами пустились в пляс животною оравой,

Как на этих сумасшедших благосклонно ни взгляни…

И танцуют, и пляшут, да не час-другой, а – годы,

Позабыв о святынях, об искусстве и любви;

Позабыв о красотах презираемой природы,

Где скрываются поэты – человечьи соловьи…

И скрываясь от гнуси со стреноженною пляской,

От запросов желудка, от запросов живота,

Смотрят с болью, презреньем и невольною опаской

На былого человека, превращенного в скота…

Те, кто морит мечту…

Я ни с этими и ни с теми,

Одинаково в стороне,

Потому что такое время,

Когда не с кем быть вместе мне…

Люди жалки: они враждою

Им положенный полувек

Отравляют, и Бог с тобою,

Надоедливый человек!

Неужели завоеванья,

Изобре´тенья все твои,

Все открытья и все познанья —

Для изнедриванья Любви?

В лихорадке вооруженья

Тот, кто юн, как и тот, кто сед,

Ищет повода для сраженья

И соседу грозит сосед.

Просветительная наука,

Поощряющая войну,

Вырвет, думается, у внука

Фразу горькую не одну.

А холопское равнодушье

К победительному стиху,

Увлеченье махровой чушью,

И моленье на чепуху?

Мечтоморчатые поганки,

Шепелявые сосуны, —

В скобку стрижены мальчуганки

И стреножены плясуны.

Ложный свет увлекает в темень.

Муза распята на кресте.

Я ни с этими и ни с теми,

Потому что как эти – те!

Возмездие

Был дух крылат,

Бескрыло тело.

Земных палат

Не захотело.

Приобрело

У птицы крылья,

Превозмогло

Свое бессилье.

Всё побороть!

Не тут-то было:

Крылата плоть,

Душа бескрыла.

Отрада Приморья…

Изумительное у меня настроенье:

Шелестящая чувствуется чешуя…

И слепит петухов золотых оперенье…

Неначертанных звуков вокруг воспаренье…

Ненаписываемые стихотворенья…

– Точно Римского-Корсакова слышу я.

Это свойственно, может быть, только приморью,

Это свойственно только живущим в лесу,

Где оплеснуто сердце живящей лазорью,