Ананасы в шампанском - Игорь Северянин

влеча.

Необходим душе моей – как слава! —

Изгиб ее осеннего плеча…

Петь о весне смолкаем мы с годами:

Чем ближе к старости, тем всё ясней,

Что сердцу ближе весен с их садами

Несытая пустынность осеней…

Осенние листья

Осеню́ себя о́сенью – в дальний лес уйду.

В день туманный и серенький подойду к пруду.

Листья, точно кораблики, на пруде застыв,

Ветерка ждут попутного, но молчат кусты.

Листья мокрые, легкие и сухие столь,

Что возьмешь их – ломаются поперек и вдоль.

Не исчезнуть скоробленным никуда с пруда:

Ведь она ограничена, в том пруде вода.

Берега всюду топкие с четырех сторон.

И кусты низкорослые стерегут их сон.

Листья легкие-легкие, да тяжел удел:

У пруда они выросли и умрут в пруде…

На Эмбахе

Ее весны девятой голубые

Проказливо глаза глядят в мои.

И лилию мне водяную Ыйэ

Протягивает белую: «Прими…»

Но, как назло, столь узкая петлица,

Что сквозь нее не лезет стебелек.

Пока дитя готово разозлиться,

Я – в лодку, и на весла приналег…

Прощай! И я плыву без обещаний

Ее любить и возвратиться к ней:

Мне всё и вся заменит мой дощаник,

Что окунается от окуней…

Но и в моем безлюдье есть людское,

Куда бы я свой якорь ни бросал:

Стремят крестьян на озеро Чудское

Их барж клокочущие паруса.

Взъерошенная голова космата

И взъеропененная борода.

И вся река покрыта лаком «мата»,

В котором Русь узнаешь без труда…

В лесах приволжских

Над озером смеялись берегини

   Зеленовзорые и русые.

И были небеса спокойно-сини

   Над обольстительной чарусою.

Мы шли весь день и захватили вечер,

   Ведомы странными летасами.

Нам в городе жить больше стало нечем

   С его ненужными прикрасами.

Мы ночью развели костер в лывине,

   И запорхали всюду искры скорые.

И к огоньку присели берегини

   Притихшие, зеленовзорые.

Играй целый вечер…

Сыграй мне из «Пиковой дамы»,

Едва ль не больнейшей из опер,

Столь трогательной в этой самой

Рассудочно-черствой Европе…

Сначала сыграй мне вступленье,

Единственное в своем роде,

Где чуть ли не до преступленья

Мечта человека доводит…

Мечта! ты отринута миром…

Сестра твоя – Страсть – в осмеяньи…

И сердцу, заплывшему жиром,

Не ведать безумства желаний…

О, всё, что ты помнишь, что знаешь,

Играй мне, играй в этот вечер:

У моря и в северном мае

Чайковский особо сердечен…

Тишь двоякая

Высокая стоит луна.

Высокие стоят морозы.

Далекие скрипят обозы.

И кажется, что нам слышна

Архангельская тишина.

Она слышна, – она видна:

В ней всхлипы клюквенной трясины,

В ней хрусты снежной парусины,

В ней тихих крыльев белизна —

Архангельская тишина…

Девушка безымянная

Она живет в глухом лесу,

Его зовя зеленым храмом.

Она встает в шестом часу,

Лесным разбуженная гамом.

И умывается в ручье,

Ест только хлеб, пьет только воду

И с легкой тканью на плече

Вседневно празднует свободу.

Она не ведает зеркал

Иных, как зеркало речное.

Ей близок рыбарь, житель скал,

Что любит озеро лесное.

Но никогда, но никогда

Она ему о том не скажет:

Зачем? К чему! Идут года,

И время умереть обяжет.

Ее друзья – два зайца, лось

И чернобурая лисица.

Врагов иметь ей не пришлось,

Вражда ей даже не приснится…

Не знать страданья от вражды

И от любви не знать страданья —

Удел божественный! Чужды

Ей все двуногие созданья.

И только птиц, двуногих птиц

Она, восторженная, любит.

Пусть зверство человечьих лиц

Безгрешной нежность не огрубит!

Не оттого ль и рыболов,

Любезный сердцу, инстинктивно

Ее пугает: и без слов

В нем что-то есть, что ей противно…

Людское свойство таково,

Что не людей оно пугает…

Она – земное божество,

И кто она – никто не знает!..

Тяга на юг…

Не старость ли это, – не знаю, не знаю, —

Быть может, усталость – души седина,

Но тянет меня к отдаленному краю,

Где ласковей воздух и ярче волна.

Мне хочется теплого и голубого,

Тропических фруктов и крупных цветов,

И звончатой песни, и звучного слова,

И грёз без предела, и чувств без оков.

Я Север люблю, я сроднился с тоскою

Его миловидных полей и озер.

Но что-то творится со мною такое,

Но что-то такое завидел мой взор,

Что нет мне покоя, что нет мне забвенья

На родине тихой, и тянет меня

Мое пробудившееся вдохновенье

К сиянью иного – нездешнего – дня!

Там, у вас на Земле

Там, у вас на Земле

На планете Земле, – для ее населенья обширной,

Но такой небольшой созерцающим Землю извне, —

Где нет места душе благородной, глубокой и мирной,

Не нашедшей услады в разврате, наживе, войне;