Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

class="v">«Граммофон, – четвёртый шепчет, —

Вот он – враг!

                Не надо спать!»

Вздрогнул, взгляд спросонья туп,

Смотрит сквозь нависший чуб:

Где хозяин?

                Нет в помине,

На полу лежит тулуп…

III

Сквозь туман едва-едва

Проступают дерева,

Слышно, как спокойно дышит

Тихая в лесу трава.

В тайниках болотных вод

Утку селезень зовёт:

«Варр-р-ря!»

                И лягушки хором

Отвечают: «Вот-т-т… плывёт-т-т».

«Bapp-p-p-pя!»

                Лягушачий

                                пруд

Изнывает: «Вот-т-та… тут-т-т…»

«Варр-р-ря!»

                Просверкав в тумане,

Выстрел обрывает: «Врут!»

Жёлтый дым пополз и сник

На седых кустах брусник.

В трёх саженях от сторожки

Падает в траву лесник.

Командир, бойцов проверь,

Всё равно не жить теперь:

Бьют антоновцы,

                навылет

Пули прошивают дверь.

Синего стекла кусок

Брызнул, сеясь, как песок.

Пуля, повалив котовца,

Бьёт второго под сосок.

Третий, самый молодой,

В переплёт окна худой

Выцелив,

                достал бандита

За кадушкою с водой.

Только смерть со всех сторон!

«Не сдавайся! – слышит он

Голос командира. – Помни:

Для себя – один патрон!

Слышишь?»

                (Чья-то голова

Показалась изо рва.

Парень бьёт в межбровье.)

«Слышу!

                У меня осталось два!

Только думаю, сейчас

Пули наши не для нас:

Ждёт известия Котовский,

Надо выполнить приказ!

Всё равно ведь не в гробу

Спать нам с пулею во лбу!»

Паренёк вставляет дуло

В граммофонную трубу.

Слышал эскадрон родной

Дальний отгул гулевой:

Два заряда, два удара

Как из пушки полевой.

И уже сыграл трубач,

И уже несутся вскачь…

В душном вихре по дороге

Ветер крутится, горяч.

IV

Как земля в лесу влажна!

Как трава в лесу нежна!

Тополем и солнцем пахнет

Ласковая тишина.

Лечь бы, грудью привалясь,

Путая травинок вязь,

И следить, как в зыбкой капле

Колются лучи, двоясь.

И сверкает, как топаз,

Круглый муравьиный глаз.

…И понять, что перед смертью

Видел землю в первый раз.

Отчего ж такая боль?

«Сердце, слёзы заневоль! —

Паренёк с тоскою шепчет. —

Что ты, испугалось, што ль?»

Низко заглянувши в вир,

Вытянулся командир.

Сверху видны только ноги

В крагах, сношенных до дыр.

И пахнуло на бойца

Смертным посвистом свинца:

Добывались эти краги

У местечка Кременца.

В спелых, в золотых хлебах

Залегал незримый враг,

Бил на выбор. У котовцев

Кровь спекалась на губах.

Каждый думал о конце.

И тогда, минуя цепь,

Выехал вперёд Котовский

На могучем жеребце.

И сказал (бойцам, ему ль?):

«Хлеб пора косить! Июль!..»

И бойцы вздохнули разом,

И уже не слышно пуль.

Только в сердце – отчий край,

С флангов – пулемётный лай.

Только голос командира:

«УМИРАЯ, УБИВАЙ!»

Парень вздрогнул. И опять

Мутная бандитов рать

Проплыла в глазах. Обидно

Связанному умирать!

Рядом пять бородачей

Спорят: полушубок чей?

Пук гранат за их спиною

В пять сияющих лучей.

А кругом – зелёный май,

Трубы журавлиных стай!

Но суров девиз котовцев:

«УМИРАЯ, УБИВАЙ!»

Вот – дополз в конце концов,

Вот – нащупано кольцо…

Вихрем, нестерпимо жгучим,

Небо грянуло в лицо

И – сожгло…

«И сколько дней…»

И сколько дней,

Друга верного родней,

К травяной припав могиле,

Тополь горевал над ней!

Сколько чистых, росных зорь

Ткали вёсны свой узор,

На холме шелками шили

По зелёному – лазорь.

Здесь и песне бы конец.

Только он живёт, боец!

Разве молодости страшен

Накрест резанный свинец?

Разве

Не её краса

Била пламенем в глаза

Волчьей стае,

Чёрной смерти

Возле озера Хасан?

Сквозь тугой земной покров

Кровь отцов

И братьев кровь

Проросла, чтоб возродиться

С нашей молодостью вновь.

И опять в боях она

Знаменем вознесена —

Правда наша,

                верность наша,

Беззакатная весна!

Товарищ

Вступление

Такое детство:

Заглянули в святцы,

Остапом или Павлом нарекли,

И мальчику отныне удивляться

Неистощимой щедрости земли;

Ловить лягушек,

Бегать за возами,

Серебряную трогать лебеду,

Большими васильковыми глазами

Смотреть на птиц в черешневом саду.

И на заре,

Ещё покрытой мглою,

Заметить вдруг,

Что розовый цветок,

Ограбленный запасливой пчелою,

Глядит мохнатым рыльцем на восток;

И рядом с ним – другой.

И по черешням,

Прохладны, серебристы и нежны,

Цветы к восходу повернулись,

Вешним

Теплом и светом заворожены.

Так откровенье детских увлечений

Вплетает в память первое звено

Хитрейшей цепи умозаключений,

Которой нам располагать дано.

А всё, что возраст принесёт с собою,

И на́ день новизны не сохраня,

Уйдёт корнями,

Свяжется судьбою

С одной горбатой вербой у плетня,

С саманной,

Мелом выбеленной хатой,

С прощальным журавлиным косяком,

С куском земли

                родимой,

                                небогатой,

Избеганной когда-то босиком.

И океана штормовое пенье,

Воды́ осатаневшей толчея —

Постигнется навек в простом сравненье

С давно знакомым говором ручья,

Бегущим где-нибудь под Павлоградом…

И к вербам, осенившим берега,

Придёт и встанет – в пониманье – рядом

Не виданная отроду тайга.

И, может быть,

Затем дано нам детство,

Чтоб вешним утром встретиться в упор

С зелёною землёй

И заглядеться

На дальнюю красу… И с этих пор

До седины

Оставить в сердце чистом

Влюбленность в мир, горящую всегда

Тем беспокойным, детским любопытством