Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина - Сергей Николаевич Дурылин

Иваныч, а? Я не знал. Постыди меня, голубчик, что не знал. Семьдесят лет живу, а не знал. Вот заставил меня он учиться…

Генерал указал на тюремные бумаги и книги на столе.

– Ты уж помоги. Нам надо с тобой ему урок приготовить к завтраму. Спросит. Я без тебя не справлюсь.

Генерал сел за стол, а Федору Иванычу указал место возле себя.

5

Николины труды кто сочтет? Там пособил, здесь вразумил, богатого взял, бедному дал, с дитятей поиграл, со старым поехал: обоих утешил. Пуста казна у Николы: ни один грош не залежался. Ходит Никола по городу: одни его видят, другие не видят, да по-Николиному творят; одним пригрозит, других надоумит, иным подскажет, а кого и рукой толкнет.

Слышит Никола – ребенок плачет. Он в дом. Зыбка под потолком давно не зыбится.

Мать на работе: поденную только к вечеру кончит, девочка-нянька в огород выбежала, а там заигралась с ребятами. А дитя проснулось, лежит в зыбке, голодное, незыбимое. Неласканное, ручками сучит и плачет первым горьким плачем. Сел Никола у зыбки и стал зыбить. Позыбил зыбку тихою райскою зыбью – и уснуло дитя со сладостью ангельскою до материна прихода. Вышел Никола на улицу и слышит: зовет его справа и слева, сзади и спереди горький стон человеческий, горечь житейская над ухом его воздыхает, – зовут его из лачуг, из домов, из хором, а еще тише да неотвязней зовет Николу скотья боль и бессловесная туга всякой твари подъяремной. Все слышит Никола и не знает, куда идти: все зовет, все не ждет, все требует. И ходит, ходебщик, по городу без устали, благо даны ему неусталые стопы, а сердце у Николы неуемчиво, а очи неусыпны.

* * *

Зашел Никола в красный ряд. Стал в лавке за прилавок. За плечами хозяина. Хозяин, крепкий купец, меряет на аршин белый дорогой товар на подвенечное платье. Покупщицы – старушка с девицей гроши сверяют: хватит ли на подвенечное платье. Купец тем временем один аршин за два отмерил и барыш зачел себе в приход. Тут Никола под руку его неслышимо подтолкнул. Меряет купец, а Никола невидимо меру удваивает: счет идет верный – Николины два аршина купец за один считает. Отмерил купец, подает покупщицам:

– Пожалуйте.

«С барышом, – думает, – в куске-то не восемь, а пять всего аршин», а Николина счета не знает. Пришли покупщицы домой, развернули обнову, перемеряли, видят: не восемь аршин, а шестнадцать, а уплачено за восемь.

– Это тебе Никола-угодник послал, – мать говорит дочери. – Он невестник известный. Видно, хозяин Бога боится: шестнадцать отмерил, а за восемь получил. Дай ему, Господи, доброго здоровья. Прибавь ему всякого прибытка, а от убыли избавь.

Купец же к вечеру принялся товар проверять: видит – лишнего много отпущено. Огорчился. Пришел домой, не стал пить и есть от печали. Пришло время спать. Он молится на образа и думает:

«Видно, Никола, мой покровитель, на меня прогневался, разум у меня поколебал: стал я в убыток торговать. Сам упущенье делаю: сам у себя товар ворую. Надо Николе свечу в рост поставить – утолить его гнев».

Помолился и заснул. И слышит будто во сне:

– Не ставь мне свечи. Я вор. Это я у тебя сегодня из лавки твоею рукою товар дорогой уворовал. Уворованное зачти мне за свечу.

Проснулся купец. Ночь. Лампада горит. Охватил его страх. Поклонился он Николину образу и, как живому, сказал:

– Воруй меня, Угодник. Только меня не оставляй.

А Никола вышел из купецкой лавки и вора остановил у вдовьего замка: вор замок ломал в кладовку, на конце города. Ни души на задворье не было. Всех в жар разморило. Никола за руку отвел вора от замка, а вор возроптал:

– Ты, старик, меня оставь. Я голоден и лезу за хлебом. Я всех просил: никто мне не подал. Я и Николу просил – и он ничего не дал. Проходи своей дорогой. Не мешай мне. А если закричишь и людей станешь звать, я не боюсь: в тюрьме хлеб каждый день пекут.

Никола сказал вору:

– Ты на Николу не сердись. А я за него. Ha-ко, поешь.

И подал вору краюху хлеба и печеную рыбу; ее дала ему одна хозяйка в слободке за то, что помог ей дров наколоть.

И стал вор есть рыбу и хлеб, не отходя от кладовой: так был голоден. Тут Никола его позвал:

– Пойдем вон туда – под березу, что у колодца: там прохладней. И я с тобой поем.

Вор послушался, отошел с Николой от кладовки к колодцу. А в это время вдова проснулась, заслышала, что кто-то разговаривал около кладовки, поопасилась и пошла посмотреть. Пришла – нет никого.

Никола сел с вором под березою на колодце и только что достал было краюшку себе, да тотчас встал и сказал вору:

– Слышишь, зовут меня?

И послышалось вору издали:

– Никола, Никола.

– Прости меня. Надо мне идти.

Ушел Никола и краюшку оставил.

Мужик вгонял каурую кобылку с возом дров в гору, к собору. Кобыла выбилась из сил и остановилась посреди песчаной кручи. Передние ноги ушли в песок, а воз тянул под гору. Мужик хлестал кобылку по бокам. Кобыла двинулась грудью в оглоблях, да в песок осела. Мужик под брюхо бил. Кобылка вздохнула – и тяжел был скотий вздох: не дал Николе поесть. Никола подошел к возу и спросил мужика:

– Зачем бьешь?

Мужик ничего не ответил и хлестнул кобылу по морде.

– Не бей, – строго сказал Никола.

– Проходи, – ответил мужик и опять хлестнул.

– Не бей, – еще строже повторил Никола.

– Вези сам, коль бить не даешь, – сказал мужик. – Я с ней здесь целый час маюсь. Умаялся до поту. Вези.

И хлестнул каурую по глазам.

Никола ничего не сказал, стал вровень с каурою, взялся руками за оглоблю и повез воз в гору. Ввезли легко воз на кручу. Мужик с кнутом отстал от воза.

Когда влезли на гору, кобыла смирно стояла с возом и ждала его. Мужик оглянулся – нет никого. Мужик с возу глянул: ни души. Не успел он понукнуть, каурая сама тронула воз. Тоска взяла мужика. Он изломал кнутовище, с кручи сбросил и до самого места шел пешком.

6

А Никола устал: время обедать. Не ест Никола хлеба не потового – надо работы искать: работа хлебом накормит.

Никола попил из реки и пошел к рыбакам на озеро. Вышел Никола за город. В полях – воля и песня, в небе – воля и песня: жаворонки поют. Во