Судьба и случай. Стихи из разных книг - Татьяна Витальевна Кузовлева

Где ещё меж тем и этим светом

От земли взлетающие летом

И к земле летящие зимой

Вдруг сойдутся в точке изначальной

Два пути несхожих и случайных,

Два летящих встречно – твой и мой?

Яркой вспышкой, нестерпимой болью

Расставанье мне проколет грудь.

…Я боюсь пошевелить ладонью,

Чтобы эту близость не спугнуть.

«В сумерках утренних на подмосковном шоссе…»

В сумерках утренних на подмосковном шоссе

Там, где сугробы застыли, синея и горбясь,

Жду, замерзая, когда по моей полосе

В гору поднимется медленно сонный автобус.

Вот он покажется, тусклые пяля глаза,

Шумно вздохнёт и замедлит свой бег по привычке.

Возле меня остановят его тормоза.

Лязгнув и кашлянув, он заспешит к электричке.

Я отогреюсь среди полушубков и шуб,

Куревом и чесноком надышусь до тошно́ты.

Уши заложит мотора усталого шум,

Однообразно заспорит с кондукторшей кто-то.

Вечная книга зачитана будет до дыр.

Сумерки эти едва ли в ней главное смыли:

Как не реален и призрачен утренний мир,

Как не реален и призрачен ты в этом мире.

Хрупок ледок, по которому жизнь моя вновь

Утром легко к твоему устремляется взгляду…

Жалостью я называла когда-то любовь.

Нежностью – надо.

Ветер над Гудзоном

Зачем ты случайному зову

Навстречу рванулась, строка?

Здесь ветер гудит над Гудзоном,

Гоня по воде облака.

Вот так и тебя он погонит,

Срываясь внезапно на свист,

Подхватит, закружит, обронит,

Забудет, как высохший лист.

Вернись! Твой роман с ним не вечен,

Вам вместе не быть никогда.

Он лишь со скитаньем повенчан

И рвётся незнамо куда.

К бумаге его не приколешь,

У ветра – особый резон.

Ты хрупкою рифмой всего лишь

Заденешь свинцовый Гудзон.

«В преддверье лета, в предвкушении сирени…»

В преддверье лета, в предвкушении сирени,

В высоких сумерках, где молча гибнут тени,

Где зверь готов смахнуть остатки лени

Ритмичными ударами хвоста;

Где в чащах спит голодный дух охоты,

Где так опасны рек водовороты

И дробная кукушкина икота

Отсчитывает годы неспроста, —

Там воздух над деревьями слоится,

Там всё острее проступают лица

Всех тех, кто так мучительно любим.

От нас совсем немного надо им:

Упоминанье имени, когда

На небе всходит первая звезда.

И, трогая свечи живое пламя,

Почувствовать, что нет границ меж нами.

«Живём, не разнимая рук…»

Живём, не разнимая рук,

Благословляя боль объятья:

Очерчен заповедный круг

Еще до таинства зачатья.

В нём осязаем каждый звук,

Священны имена и даты,

И чем теснее этот круг,

Тем нестерпимее утраты.

И потому в пути, в дому,

В лихие дни, в ночные праздники

Я не отдам вас никому —

Земного круга соучастники.

«Из сумрака запущенной квартиры…»

Памяти Ольги Заботкиной, балерины Мариинского (Кировского) театра, актрисы (Катя Татаринова в фильме «Два капитана»)

Из сумрака запущенной квартиры,

Сквозь зеркала, сквозь стены, сквозь гардины

Он проступает – призрак, образ, дух

Той женщины – красавицы, танцорки,

Которой и партеры, и галёрки

Рукоплескали, не жалея рук.

В балетной стати, в чуть лукавом взгляде,

В испанском ли, в цыганском ли наряде —

Но всё же петербурженка во всём,

То сдержана, то вспыльчива, то вздорна.

И тайно кровь барона Бенкендорфа

Блуждала в ней и жгла своим огнём.

Наследница изысканных портретов,

Детдомовка, блокадница, балетом

Лишённая тепла, одна, как перст,

Она в любви искала лишь защиты.

Её мужчины были знамениты,

И каждый для неё был – тяжкий крест.

А может, всё же крылась в том причина,

Что с ней жесток был любящий мужчина

Затем, что он не понимал одно

И гневался на женщину напрасно:

Бывает так, что красота бесстрастна,

А разбудить – не всякому дано.

«Всю жизнь – как по лезвию бритвы…»

Памяти Риммы Казаковой

Всю жизнь – как по лезвию бритвы.

Назад отводя локотки,

Ломала привычные ритмы,

Ловила движенье строки.

И в страстном сражении с ложью,

Её угадав за версту,

Одна, без страховки, без лонжи

Искала свою высоту.

И жизнь свою неудержимо

Сжигала, пока не сожгла.

Любима была, нелюбима.

Но главное всё же – была.

Но главное – не изменила

Ни сути, ни цели своей.

И всех, кто обидел, – простила.

И всё раздала из вещей.

И там, у Святого порога,

От плоти освобождена,

– Грешна ли? – услышав от Бога,

Покорно ответит: – Грешна.

И прежде, чем снова вернётся,

Иные освоит пути.

А нам ещё только придётся

Всё это однажды пройти.

А нам ещё словом и взглядом

Искать на земле её след

И видеть, и чувствовать рядом

Живой и немеркнущий свет

«Иным елей на сердце – гром оваций…»

Памяти Беллы Ахмадулиной

Иным елей на сердце – гром оваций.

Другим – в тиши плетение словес.

Но как стихам без голоса остаться,

Серебряного голоса небес?

Без – льдинкою царапавшего