Судьба и случай. Стихи из разных книг - Татьяна Витальевна Кузовлева

class="p1">Петру Вегину

Горшки не боги обжигают,

Рука горшечника черна,

В ней нет от бога ни черта!

Рука горшечника – живая.

Вот он повяжет фартук грязный

И схватит волосы тесьмой,

И проступает пот седьмой

На лбу его, как глина, красном.

А у него рябит от света,

И кудри рыжие горят,

И вертится в глазах подряд

И круг гончарный, и планета.

А у него есть воскресенье:

Вот он проснётся, выйдет в сени,

Пройдёт деревнею, как бог.

А на плетнях – его творенья,

А на плетнях – к горшку горшок.

А он и дни и вечера

Хохочет, пламя раздувает.

Горшки, как рифмы, обжигает,

Сам бог поэту не чета,

Стихи не боги сочиняют.

Их тоже на огне калят,

Им биться-биться – не разбиться!

В них луч на донышке дробится

И строчки золотятся в ряд.

И сон отбросив, как беду,

Склонившись к лунному подсвечнику,

Поэт завидует горшечнику,

Его

     ритмичному

                    труду.

1961

«Редеют деревья, редеют…»

Редеют деревья, редеют.

Потупившись, дремлют стога.

И матери наши седеют,

Как будто уходят в снега.

Стою я совсем неподвижно,

Без шапки стою в феврале.

Застыли огромные вишни

По всей занесённой земле.

Застыли под снегом. Не машут.

Над ними – ни ветерка.

Бесшумные матери наши

Вот так же уходят в снега.

Ищи их, аукай по свету,

У елей разлапистых стой —

Ни звука вокруг, ни ответа,

Ни даже тропинки простой.

И только спокойно и тихо

С верхушки, где очень светло,

Глядит на меня воробьиха

И серое чистит крыло

1962

Речка О

Кто это выдумал, не знаю,

И осенило так кого?

Но речку малую назвали

Одной лишь буквой —

Буквой «О»

Одно дыхание вселили,

И радость дали и беду.

И крик её «О, я застыну!» —

Дрожит у берега на льду.

Над нею сходятся высоко

Такие чёрные леса,

И чёрно-белая сорока

К воде спускается, скользя.

И белый снег в неё слетает.

Как зябко ей!

Как стужа бьёт!

О! – лес задумчиво вздыхает.

О! – птица падает на лёд.

А над Сибирью ветер сильный,

Он гнёт леса, он птицу бьёт.

И речка малая застынет

И нехотя уйдёт под лёд.

И лишь на льду её оббитом

И невесомо, и легко

То удивленьем, то обидой,

То счастьем выдохнется: «О»!

Так женщина, ломая руки,

То от тоски, то от любви,

То от себя бежит в испуге,

То замирает вся – лепи!

Лепи! – И тело в бездну канет,

И ветры плечи обожгут.

И крик то пёрышком, то камнем,

То пламенем слетает с губ.

1963

Истина

Этот город называется Москва.

Эта улица, как ниточка, узка.

Эта комната – бочонок о два дна.

И приходит сюда женщина одна.

Меж ключиц её – цепочка горьких бус.

Он губами знает каждую на вкус.

Он снимает их, как капельки с листа.

А она стоит, как девочка, чиста.

Это чёрт её придумал или Бог?

Это бредил ею Пушкин или Блок?

И кому была завещана в века

Эта бронзовая тонкая рука?

Эти тёмные печальные зрачки

Отворяли все затворы и замки.

Ей доступны все дворцы и все дома.

Это входит в двери Истина сама.

Это Лермонтов, мальчишка и гусар,

Ночью губы воспалённые кусал.

Он не знал её, не ждал её, не звал.

Он разломленные плечи целовал.

И тогда, как наскочившая на риф,

Разбухала эта комната от рифм.

А она ломала руки, как лучи,

И срывала цепи бусинок с ключиц.

И лежали они весом в Шар земной

На прямых ладонях Истины самой.

1961