Дмитрий Мережковский - Полное собрание стихотворений

ХVII

«Да ты не знаешь горя моего:Из школы выгнали. За что, – спроси-ка!За вредные идеи!.. Каково?Уж кажется старался никогоНе обижать... Все это глупо, дико...………………………………………………………………………………

XVIII, XIX

Голубчик, жаль, до слез мне жаль ребят:Ведь дело-то пошло у нас на лад!..Работа славная! Но нет нам ходу,Пока в деревне кулаки царят.Со всей любовью искренней к народу,С образованьем, с жаждою трудаКому теперь я нужен? Ну, куда,

ХХ

Скажи, куда прикажешь деться?..» Много,Он в этом духе говорил. ПотомРасспрашивал Сережу обо всемС участьем, с нежной, дружеской тревогой.Тот рассказал, как ездил он в Боржом.Он, впрочем, говорил довольно мало,С улыбкою небрежной и усталой.

XX

«Признайся-ка, Сережа, ты влюблен?..» —«Помилуй, что за вздор!..» – и с лицемернойБеспечностью он отрицал. – «Смущен...Ага, краснеешь, – значит, это верно!..Уж вижу по глазам...» – Был удивленСергей. Один оставшись: «Неужели, —Он думал, – Климов прав?.. Так, – в самом деле! —

XXII

И сердце в нем забилось. – Боже мой,Зачем, зачем, все эти муки, бремяТоски и лжи?.. Что сделал я с собой?...Ах, Вера!..» – Слезы хлынули волной,Душа смягчилась. «Да, люблю, все времяЛюбил родную, бедную мою,И как я думать мог, что не люблю!..»

ХХIII

Увы! любовь сомнение затмило.Так в комнате луна царить в ночи;Внесут огонь, и месяц от свечиПомеркнет вдруг; уносят – с прежней силойСияют вновь стыдливые лучи:В нас ложный свет рассудка чувство губит;Любовь, как месяц, тихий сумрак любит.

XXIV

Он Вере написал. Теперь тоскаЕму почти отрадна и легка, —Надеждой робкою она согрета.И пишет вновь дрожащая рукаСлова любви; он молит, ждет ответа,Двух строк, хотя б упрека, и не леньЕму на почту бегать каждый день.

XXV

Закрыв глаза, он шорох платья слышитИ милый, нежный голос. Чуть звонок,В прихожую летит он на порог:«Не почтальон ли?» Пятый раз ей пишет, —Ответа нет. Он больше ждать не мог...В душе росло безумное волненье —То детский страх, то радость, то мученье.

XXVI

Он старое письмо хранил. В тоске —То был последний луч его надежды.В записке Веры, в желтом лоскутке,Как в бедном увядающем цветке,Был слабый аромат ее одежды,Ее духов; и весь он трепетал,Когда тот запах с жадностью вдыхал.

ХХVII

Ответа нет как нет. Ужель не будет?Ужель захочет Вера отомститьИ оттолкнет его? Ужель забудет?Забыть нельзя... А он... ведь мог забыть!..О, только бы позволила любитьБезмолвно, трепетно. Во мраке ночиОн видит чьи-то горестные очи,

XXVIII

И все над ним летают в тишинеКакие-то мучительные звуки:«Сережа, я больна... скорей ко мне!..»Она зовет, протягивает руки, —Он это знает, чувствует во сне...В слезах проснется, смотрит: тьма ночная.И он один, и мучит мысль иная:

XXIX

«Что, если Вера вовсе не больна,И даже весела, и все забыла?Приеду я некстати, и онаПромолвит мне, досадою полна:«Ведь я писала вам, что разлюбила!..»«От этих дум сошел бы он с ума,Когда б, бедняга, наконец письма

ХХХ

Не получил. Писала мать из Крыма:Опасно Верочка больна. ВрачейПугает грусть ее. НеобъяснимаБолезнь; и мать просила, чтоб СергейПриехал к ним, хоть на немного дней.Он понял все: от горя умирая,Она рвала все письма, не читая —

XXXI

Из гордости!.. И вот три дня подрядСергей на поезде курьерском скачет.И по ночам, когда в вагон спять,Он, на диване прикорнув, объятБезвыходной тоской, тихонько плачет.Очнувшись вдруг в возке на лошадях,В унылых севастопольских степях,

ХХХII

Он видит: мечется седая вьюга.Но только что чрез горный перевалБайдарские ворота миновал, —Пахнуло теплое дыханье юга;В воротах снежный прах еще летал,А там, у моря, солнце уж пригрелоПодснежник трепетный с головкой белой.

XXXIII

Весна! И он взглянул с обрыва вниз:Там лавр, олива, стройный кипарис,И тихо плещет море голубое,И под январским солнцем вознеслисьДворцы Алупки в сладостном покое,Внимая вечно ропщущим волнам,И наш герой подумал: «Вера там!»

XXXIV

Над морем, в темной роще – домик белый...Он – на крыльцо. Еще в последний разПомедлил: «Неужель теперь, тотчас?..»И сердце сжалось. В дверь рукой несмелойСтучит; вошел, не поднимая глаз...В прихожей – мать. Пред ней, как виноватый,Сергей стоял, смущением объятый...

XXXV

Потом он только помнит чей-то ликВ подушке... свет сквозь спущенные шторы,Лекарства душный запах... слабый крик:«Сережа!..» – счастьем вспыхнувшие взоры...«Она!..» – узнал он, бросился, приник...«Голубчик!..» – голову ему рукамиОбняв, как мать, прижавшись к ней губами,

XXXVI

Шептала Вера: «О, побудь со мноюВот так, еще минутку, бедный мой,Хороший мальчик!..» – и его жалела, —Простила все и волосы рукойТихонько гладила... но ослабела,Сомкнулись очи, замерли слова,Упала на подушки голова.

ХХХVII

В ее чертах искал он Веры прежней...Все, все, что было с ней, он понял вдруг,Прочел всю повесть гордых, тайных мук...Чем дольше смотрит он, тем безнадежнейЕго тоска. Из жалких, слабых рукОна его руки не выпускала:«Теперь мне так легко, легко!.. Я знала,

XXXVIII

Что ты придешь когда-нибудь ко мне...Все время я томилась одиноко,Как будто в темной, страшной глубине,Где холодно и душно, как на днеПруда... а ты был там, где солнце... так далеко;Но первый луч мне в сердце горячоПроник, и хочется еще, еще...

XXXIX

О, разве мог покинуть ты родную?!Ты – мой. Одна я в жизни у тебя,Не выдумаешь деточку другую,Как ни старайся!.. Прежде для себяЛюбило сердце, мучилось, любя;Теперь ты мне, как я сама, – и силаЛюбви навеки гордость победила...»

ХL

Они твердят: «Люблю», душой, умомВсе глубже, глубже входят в это слово,Уж больше, кажется, нельзя, – потомНежданный смысл в нем открывают снова,Опять «люблю», хотят исчезнуть в нем,И чувству нет границ, и манят безднойСлова любви, как тайны ночи звездной.

XLI

А дни проходят. Миндали в садахПокрылись цветом розовым. В горахРастаял снег. Больная солнцу рада.Надежда робко светится в очах:Так вспыхивает бледная лампадаПред тем, чтобы потухнут в вечной мгле.Зазеленели травы на Яйле,

XLII

Дымились тучи на скалах Ай-Петри.В сыром овраге желтый анемонУж распустился, воздух напоенВесной, и запах моря – в теплом ветре.Перенесли больную на балкон.Она за белым парусом следилаВдали... Потом, вздохнув, чело склонила:

ХLIII

«Как хочется мне жить!..» Сергей цветовПринес, и Вера с жадностью дышалаБлагоуханьем свежих лепестковИ прятала лицо в них, и шептала:«Как хорошо!..» Он плакать был готов:Бескровный лик ее так худ и жалокСреди росой обрызганных фиалок.

XLIV

Однажды у окна они вдвоемСидели в тихий вечер. ОгонькомДрожал маяк на темном Ай-Тодоре,И в лунном свете, мягком, золотом,Едва дышало трепетное море,И лишь одна горела над землейЗвезда, непобежденная луной.

XLV

Он ей шептал: «Нам больше слов не надо.То вечное, что светится в лучахДалеких звезд – и у тебя в очахГорит и веет в душу мне отрадой,Блаженства нет вне нас, оно – в сердцах,Нельзя достичь его, понять лишь можно, —Все остальное призрачно и ложно.

XLVI

Бывало, в детстве молишься порой,И вдруг, о чем молился, позабудешь,Лишь чувствуешь младенческой душой,Что близко Бог, что Боженька с тобой,Вот тут, сейчас, и если добрым будешь,Он не уйдет: так и теперь – в моейДуше покой и счастье детских дней»...

XLVII

Они умолкли. Тишина царила.И только сердце билось; и за них,О чем они молчали, говорилаПрирода вечным шумом волн морских,Мерцаньем звезд... И Божий мир затих,Чтобы внимать, как там в ночном просторе,Про их любовь немолчно пело море.

XLVIII

«Прошу тебя, Сережа, об одном, —Однажды, подозвав его с улыбкой,Она сказала, – помни, я во всемСама виновна. Не считай ошибкойТого, что было, и себя ни в чемНе обвиняй: я писем не читала, —Из гордости любовь я заглушала.

XLIX