Дмитрий Мережковский - Полное собрание стихотворений

LХХХII

И, опьяненный сладким чувством мести,Он ничего не помнил, говорилНаперекор достоинству и чести,Остановиться не имея сил, —Разрушил все, что прежде так любил,Несправедливо, грубо и без цели;И очи злобным торжеством горели,

LXXXIII

Она спокойна; сомкнуты устаПечально, строго. Ни одна чертаНе дрогнула в лице ее бесстрастном:То мертвая, немая красота.Когда ж Сергей пред этим взглядом яснымИ пред величьем бледного челаУмолк, – она в ответ произнесла:

LXXXIV

«Нам вместе жить нельзя, я это вижу.Во мне вы ошибаетесь; но яЛюбви до оправданий не унижу;Скажу вам просто, сердца не тая,Но и без клятв: чиста любовь моя.Хотите верить – верьте; не хотите —Удерживать не буду, – уходите.

LXXXV

Чего вам надо? – Власти надо мной?В душе вы – деспот; но любви такойЯ не хочу, – неволя хуже смерти;О, нет, из сердца вырву страсть, поверьте,Но никогда не сделаюсь рабой.Простимся». И не прежней робкой девой,Она ушла надменной королевой.

LXXXVI

Сергей на вечер тройку заказал.«Тем лучше, я свободен...» – он шептал,Укладывая вещи, и рукамиДрожащими из шкафа вынималБелье, и пледы связывал ремнями.А в комнате так пусто и темно,Сверчок поет, и дождь стучит в окно.

LХХХVII

Слуга пришел с вечерним самоваром;Сергей дал два рубля ему на чай;И тот в восторге, с трогательным жаром,Благодарил и кланялся: «Прощай,Хороший, добрый барин! ПриезжайОпять в Боржом». Свеча во мгле мерцалаИ одиночество напоминала.

LXXXVIII

Вдруг сделалось себя ему так жаль;И безнадежною была печаль,Как дождь ночной, унылый, однозвучный;Казалась жизни сумрачная дальПустынею холодной, мертвой, скучной.Он снова брошен всеми, одинок...На старенький дорожный сундучок

LXXXIX

Он сел... Хотелось умереть Сергею...Сверчок умолк, и самовар потух...Чуть слышалось жужжанье сонных мух…И он подумал вдруг: «А что-то с нею?»От этой мысли захватило дух,И сердце сжалось: вновь оно любило,С тоской отчаянья, с безумной силой!

ХС

Вдруг в двери легкий стук... Он отворил...«Как, Вера... вы?» – пред ней он отступил.Она под черной, длинною вуалью,Вся бледная, дрожала; взор молилО чем-то с тихой, робкою печалью.«Прости, Сережа, мне, – я не могла...Уж не сердись, мой милый, что пришла...»

XCI

Убитый, жалкий, ноги обнимая,Края одежды, мокрой от дождя,Он целовал и повторял, рыдая:«Ты ль это, Bеpa?.. Недостоин яТебя, родная, деточка моя...»И с беспредельным, жгучим состраданьемОн грел ей руки влажные дыханьем.

ХСII

Покорно, ослабев, все существоВ ней отдавалось нежности егоС доверием, как материнской ласке.Она в тот миг, не помня ничего,В изнеможенье, закрывая глазки,Склонив головку бедную свою,Шептала: «Господи, как я люблю!

ХСIII

Я слабая и жалкая, ты видишь,Уж я тебе всем сердцем отдаюсь;Ты можешь зло мне сделать, – не боюсь;Ведь деточку свою ты не обидишь...Люблю – и не скрываю, не борюсь...А знаешь, шла я по лесной дорожке, —Там сыро, страшно!..» – «Бедненькие ножки!..

XCIV

Совсем холодные!» – Ее жалелОн как дитя больное, со слезамиЛаская, ножки маленькие грел,Как птенчиков озябнувших, рукамиИ поцелуями... Но мрак густел.«Пopa!» – он встал, и с грустью молчаливойОни простились... Он уснул счастливый.

XCV

……………………………………..

XCVI

Кончался август; с ласкою печальнойГлядело солнце; мягок и душистВ тени лесных тропинок желтый лист;А небосвод, глубокий и хрустальный,Прозрачен, звонок, холоден и чист,И с утренней росой на георгиныЛожатся нити тонкой паутины.

XCVII

Как веянье отрадной тишины,Предсмертный сон объемлет мир неслышно,Но грезы смерти негою полны,Как счастья и любви живые сны.Вознесся лес таинственно и пышно,Как золотой, великолепный храм,К пустынным, ярко-синим небесам;

XCVIII

Трепещущий, с улыбкою покорной,Он, как жених – невесты, смерти ждет;Она к нему, желанная, придетПрекрасней жизни, с лаской благотворной...Зачем, о смерть, твой радостный приходВ природе мы одни лишь, дети праха,Клянем, полны отчаянья и страха?..

XCIX

Сергей испуган жизнью и смущен;Счастливым дням не доверяет он:Так узник бедный, к воздуху темницыДавно привыкший, солнцем ослепленИ, отвращая взоры от денницы,Он все грустит в дубровах и степяхО сумраке тюремном и цепях.

С

Ужель опять Забелин мой тоскует?Ужель к нему вернулся прежний сплин?Он говорит: «Люблю», ее целует —И думает: «Я – муж, я – семьянин,Уж никогда не буду я один,И днем, и ночью – всюду, вечно с нею...»От этой мысли холодно Сергею.

CI

Наедине он рассуждает так:«Легко сказать – жениться!.. Это шагНепоправимый; разбирая строго,Обуза тяжкая – законный брак;И, право, в одиночестве так многоПоэзии...» Горюет всей душойСергей о жизни вольной, холостой.

СII

Герой наш, полон робости нежданной,Остановился вдруг на полпути.Чтоб жизнь начать, не может он найтиРешимости: как пред холодной ванной,Дрожит, не знает, как в нее войти —Нелепое, смешное положенье!А силы нет, чтоб победить сомненье.

CIII

Опять сомненье! Бедный мой Сергей!Уж он предвидит скуку и заботы,И петербургских пятых этажейКвартирки плохонькие, визг детей,Кухарок, нянюшек, портнихи счетыИ запах от пеленок; дрязги, чадКотлет из кухни и семейный ад.

CIV

«Но это вздор, ведь я люблю, мне честность,Мне долг прямой велит любить...» И вдругВсю душу охватил ему испуг.«А если...» – он не кончил; неизвестностьЕго страшила; он искал вокругПоддержки иль опоры; ум слабеетОт ужаса в нем сердце леденеет.

СV

О, Боже мой, как тяжко сознавать,Что все в любви зависит от мгновенья!То любит, то не любит он опять.И невозможно чувству приказать:Оно – порыв, каприз воображенья,Он не владеет им... Меж тем, грозя,Пугает мысль, что не любить – нельзя.

CVI

Но что же делать? Страсть из чувства долга,Как скучная обязанность, гнетет;Возможное нам мило ненадолго,Преступное нас манит и влечет.Зачем так сладок нам запретный плод?Он чувствует, что воля в нем бессильна...И как заставить полюбить насильно?

СVII

«Я разлюбил!..» – однажды этот крикИз сердца вырвался в безмолвье ночи.Он пристально заглядывал в тайникДуши своей, до дна в него проник,Смотрел, искал, прислушивался, очиВперив во тьму... и в сердце находилЛишь мрак и пустоту, – он разлюбил!

CVIII

А между тем она так свято верит;Он победил, окончена борьба,Она теперь покорна и слаба,Не взвешивает чувств своих, не мерит;Его мгновенных прихотей раба —Идет на жертвы, горе и страданьеБезропотно, как агнец на закланье.

CIX

Увы! Для бедной девушки поройТак ясно, что ее покорность губит,Что надо быть кокеткой, гордой, злой, —Но силы нет, и с детской простотойОна открыто, беззаветно любит;И тем неумолимее Сергей,Сознав вину, срывает гнев на ней.

СХ

Послушная, она не возражает,Не жалуется, – он бы и не могЕе понять, – тихонько вытираетГлаза, в дрожащих ручках свой платокСвернув, как дети, в маленький комок,И слушает, и горько-горько плачет:«Ну что же, Бог с ним, ничего не значит.

CXI

Пусть он не прав, я все перенесу...»Сергей, смотревший с нежностью глубокойНа бледный, лик, на светлую косу,На милую, печальную красу,Теперь глядит так злобно и жестоко,Как за слезою катится слеза,И красные, опухшие глаза

СХII

Ему не нравятся. Уж в сердце глухоВражда заговорила, – скука, леньИ отвращенье: так в осенний деньБывает пыльно, ветрено и сухо;И хоть бы капля чувства, хоть бы тень...В душе он ищет жалости напрасно:В ней все так жестко, холодно и ясно.

CXIII

«Ты разлюбил меня, Сережа?» – разБедняжка молвит; ждет она лишь слова,Одной улыбки, взора милых глаз,Чтоб верить вновь и все простить тотчас,Ему на шею броситься готова...Сергей со злобой начал говорить,Что он ее не в праве разлюбить.

CXIV