И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора
И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы читать книгу онлайн
Виктор Александрович Соснора (1936–2019) – поэт, драматург, прозаик, переводчик. Прямой продолжатель традиций русского литературного авангарда и безусловный классик, творческое наследие которого еще предстоит осмыслить. Многие годы руководил литературным объединением в Ленинграде. Писать стихи начал в шестнадцать лет, но ранних стихотворений сохранилось очень мало – автор, по его собственным словам, испытывал «тягу к самосожжению» и многое попросту уничтожил. Его стихи по мотивам «Слова о полку Игореве» принесли ему заслуженную славу: «За четыре месяца я стал знаменит, распечатан в самых верхнепартийных изданиях и вошел в первую четверку поэтов страны». Но его творчество не подчинялось ни стимулам, ни ограничениям, это был художник, отличающийся какой-то первозданной, космической внутренней свободой. «Я никогда не писал ни для читателя, ни для… ни для кого! Хуже того скажу вам: я и для себя не писал никогда. Это просто находит какое-то состояние, понимаете… и… пишется. А потом не пишется».
Вашу вселенскую красоту
кровью окрасим!
Бой небу! Господи, благослови!
Месть – смерти! Святись, свобода!..
А у самого – крылья в крови,
у самого-то…
«Месяц март на дворе, месяц март…»
Месяц март на дворе, месяц март.
Он, как все, не велик и не мал.
Может быть, на снегу снегири
где-то… где?.. А на улицах псы.
Через месяц и мне тридцать три.
Не прощай ничего, но прости,
что принес эту смерть, этот крест
на Голгофу твою. Боже мой,
не спасай меня, – надоест.
Я ведь хуже, если живой.
Если тост – за Иуду тост!
Он легенду лишь дополнял.
Что Варрава и что Христос —
одинаково для меня.
Дух, деянья – лишь сказки каст,
мне – лишь мир, лишь его возьму.
Одинаково – жизнь или казнь,
мир – он милостив ко всему.
Мир – он милостив и ко мне.
Освистите – не освищу.
Не кидайте в меня камней.
Я и сам себе не отпущу
ни греха.
Опустите крест
громогласных своих Голгоф.
Месть – за смерть! Если это месть,
мстите, Господи.
Я готов.
«Ходит и ходит…»
Ходит и ходит
на цепи птица
с костяным клювом.
И стучит клювом
по стальным стеклам
моего неба.
Кто ты есть, птица?
Ты – судьба стаи?
Ты – ничья клятва?
Ты – мои мысли?
Ты – мои крылья?
Ты – мои цепи?
Клавиши света.
Мрамор кладбища.
Вопли ведьм пьяных.
Странности страсти
каменных комнат, —
о объятья!
Лают псы в псарнях,
родились люди
для работ рабства.
Вот ушли луны,
унесли звезды, —
царствует солнце!
В небесах – нимбы!
Написать мне бы
сто страниц солнца.
«Май прошел, как ангел пролетел…»
Май прошел, как ангел пролетел,
ничего – ни сердцу, ни уму,
может, было в мае пара дел,
может, нет, – а ну их, ни к чему,
не ищи виновных, не щади,
я искал, виновен, я – все знал,
май самоубийств и нищеты
под тотальным титулом «весна»,
осуждаю – я оставил пост,
но кого пасти? О, не живой,
мертвый май, он просто – пьян и прост,
так себе, не нечто, а ничто,
суть существования – котел,
или крест, – не мне, не по плечу,
признаюсь: я глуп, но и хитер:
пользуйтесь! Я что-то не хочу.
«Знал я и раньше…»
Знал я и раньше,
да и недавно,
страх страницы…
Рассказать разве,
как над Нотр-Дамом —
птицы, птицы.
Рассветал воздух,
воздух звезд. Луны
уплывали.
Транспорт пил воду
химии. Люди
уповали.
Про Париж пели
боги и барды
(ваша – вечность!).
Ведь у вас – перлы,
бал – баллады,
у меня – свечка.
И метель в сердце —
наверстай встречи!
Где моя Мекка?
В жизни и смерти
у меня свечка,
мой значок века,
светофор мига,
мой простой праздник,
рождество, скатерть…
Не грусти, милый,
все – прекрасно,
как – в сказке.
Гении горя
(с нашим-то стажем!),
мастера муки!
Будь же благ, город,
что ты дал даже
радость разлуки.
Башенки Лувра,
самолет снится,
люди – как буквы,
лампочки – луны,
крестики – птицы…
Будь – что будет!
Продолжение Пигмалиона
Теперь – тебе: там, в мастерской, маски,
тайник и гипс, и в светлячках воздух,
ты Галатею целовал, мальчик,
ты, девочка, произнесла вот что:
«У нас любовь, а у него маски,
мы живы жизнью, он лишь труд терпит,
другую девушку – он мэтр, мастер! —
ему нетрудно, он еще слепит».
Так лепетала ты, а ты слышал,
ты спал со мной и ел мои сласти,
я обучал тебя всему свыше,
мой мальчик, обучи ее страсти.
Мой ученик, теперь твоя тема,
точнее – тело. Под ее тогой
я знаю каждый капилляр тела.
Ведь я творец. А ты – лишь ты, только.
В твоей толпе. Теперь – твоя веха!
И молотками – весь мой труд, трепет!
И молотками – мой итог века! —
«ему нетрудно, он еще слепит!»
Теперь – толпе: я не скажу «стойте!».
Душа моя проста, как знак смерти.
Да, мне нетрудно, я слеплю столько
скульптуры – что там! будет миф мести!
И тем страшнее, что всему миру
вы просчитались так. И пусть пьесу
вы рассчитали молотком – «минус»,
миф – арифметика, и «плюс» – плебсу.
Теперь убейте. Это так просто.
Я только тих. Я только в труд – слепо.
И если Бог меня лепил в прошлом,
Ему нетрудно, – Он еще слепит.
«Все равно – по смеху, по слезам ли…»
Все равно – по смеху, по слезам ли,
все равно – сирена ли, синица…
Не проснуться завтра, послезавтра,
никому на свете не присниться.
