Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Родной, к тому ж любимый, брат мой Балан.

У входа в замок вашему рабу

Я латной рукавицей раскроил

Обритую башку, поскольку он

Был груб со мной. За это справедливо

Разгневались вы и меня сослали

Прочь с глаз своих на три на долгих года.

Готов сознаться, эти годы были

Не лучшими из прожитых. Не мог я

Забыть о том, как был жесток с рабом,

И сделал бы с собою что-нибудь,

Кабы не Балан, мой любимый брат.

Да, эти годы вне дворцовых стен

Полыни горше были… Мой Король,

Я думал, коли станем мы сидеть

У родника и побеждать подряд

Всех рыцарей, что скачут мимо нас,

То будете вы рады возвратить

Меня назад, а брата моего

Вы посвятите в рыцари, ведь он

Раз в десять больше этого достоин,

Чем двадцать Балинов. Я все сказал.

А впрочем, нет… Ваш человек сегодня

Обоих нас побил и посрамил

За наше хвастовство… По вашей воле?»

Сказал Артур: «Я вижу, вы правдивы.

Отвага не дала солгать вам. Встаньте,

Правдивый рыцарь мой! Для вас, я вижу,

Паденье было неплохою школой.

Мудрее стали вы. Ну что ж, пойдемте

Со мной туда, где музыка играет

Для Короля и Круглого Стола.

Собратья ваши, рыцари все время

В печали пребывали оттого,

Что ваше место пустовало, но

Теперь вы вновь его займете, рыцарь!»

Когда проследовал сэр Балин в зал,

Заблудший сын, вернувшийся назад,[124]

Он словно бы попал на Небеса —

С таким его встречали ликованьем

Среди листвы, среди гирлянд цветочных

Вдоль стен и на столе. Расселись все,

И чаша с чашей встретились со звоном.

Все выпили. И чей-то сладкий голос

Приветственную песню затянул,

А остальные тотчас подхватили.

И от взлетевших мощно голосов

Над ними вдруг затрепетали стяги

Двенадцати сражений. Так однажды

Они затрепетали от приветствий,

Какими войско встретило Артура

В тот день, когда он праздновал победу.

А вскоре был и Балан принят в Орден.

И жил он жизнью более достойной,

Чем прежде, вместе с братом и другими

Воителями до тех пор, пока

Посольство от Пеллама не вернулось.

«Король мой, – доложил посол. – С трудом

В глухом бору мы отыскали замок

Пеллама. Вашим будучи врагом,

Не веруя в Христа, он постоянно

В былые годы конницу свою

Слал против вашей. Но поняв однажды,

Что ваше королевство процветает

Во славу Бога нашего Христа,

Король в пылу соперничества стал

Святых даров вседенно причащаться

И с некоторых пор вообразил,

Что происходит родом от святого,

Известного под именем Иосиф

Аримафейский[125], от того, кто первым

В Британию, чрез море переплыв,

Принес великую Христову веру.

Поэтому Пеллам стал похваляться,

Что жизнь его почище вашей будет.

Почти не ест он в набожном угаре,

Прервал сношенья с верною женой,

Не допускает в замок никого —

Ни дам, ни дев, дабы не осквернили

Они его. Сей сумрачный король

Нам показал чудесную гробницу

И в ней ковчег с бесценными костями

Великомученика. Рядом были

Венец терновый и куски креста.

Но более всего нас поразил он,

Когда нам показал копье («Его, —

Сказал он нам, – привез святой Иосиф

В Британию»), то самое, которым

Пронзил Христово тело римский воин.

Когда же мы потребовали дани,

Пеллам ответил: «В этом мире я

Дела оставил. Гарлон[126] – мой наследник.

Он и заплатит дань вам». Так что нам

Дань передал с великой неохотой,

Вас проклиная, этот самый Гарлон.

Покинув замок, мы в лесной глуши

На рыцаря убитого наткнулись,

Который сзади проткнут был копьем.

Мы рыцаря того похоронили,

И многие из нас за эту смерть

На Гарлона грешили. Но охотник,

Нам встретившийся, рассказал, что в чаще

Живет злой дух, который человеком

Когда-то был. Тот человек покинул

Товарищей из-за наветов гнусных,

Жил в полном одиночестве, пошел

Учиться черной магии и люто

Настолько рыцарство возненавидел,

Что стала демоном его душа,

Когда он умер. С той поры за то,

Что злыми языками ранен был,

Невидимый, он сзади ударяет.

Охотник показал пещеру нам,

Где обитает демон и откуда

Свои он совершает нападенья.

Там видели мы конские следы,

Но больше, к сожаленью, ничего…»

Артур воскликнул: «У меня никто

Удара не получит в спину! Мерзкий,

Безжалостный убийца! Кто найдет

Мне демона?» Воскликнул Балан: «Я!»

Но прежде, чем на поиски пуститься,

Он обнял Балина: «Любимый брат!

Не позволяй горячности своей

Тобою овладеть, когда уеду,

Ведь только я могу ее унять.

Не дай проснуться дьяволу в тебе,

Не дай ему в тебе разбушеваться.

А явится, так прочь его гони:

Сны правят нами, коли разум спит!

Ты сам себе вредишь, поверив им.

Свидетельствую силу ярких снов.

Держи себя в руках, дабы они

Не натворили разных бед. Ах, если б

Я за тебя не так боялся, был бы

Я совершенно счастлив, ибо здесь

Обрел себе товарищей прекрасных.

И ты – один из них. Так будь же этих

Великолепных рыцарей достоин.

Их уважай. Таким же будь терпимым,

Как все они в своей любви друг к другу.

Не больше ненависти, чем на небе,

Не больше зависти, чем в Райских кущах!»

Наставив брата, Балан ускакал,

А Балин за учебу принялся,

Ибо всего лишь три луны коротких

Был рыцарем Артура, а потом,

Когда избил раба, он изгнан был

Из общества на долгие года.

Он заниматься заставлял себя

Тем, что Артур считал всего важнее:

Наукой рыцарства и этикетом.

Поэтому старался постоянно

Быть рядом с Ланселотом, и когда

Тот изредка одаривал его

Улыбкой доброй и случайным словом,

Которые заставить бы могли

Заулыбаться и счастливым стать

Простолюдина, рыцаря и даму,

Вздыхал он, как вздыхает под горой,

Собой прикрывшей целую долину,

Мальчишка от рождения хромой,

Желающий увидеть горный пик,

Залитый солнцем, а ночной порой

Полярной достигающий звезды,

Ибо недавно на него взбирался

Один из жителей его деревни

(А сам-то он без помощи не мог бы

Подняться кверху и на сотню футов),

Который всем поведал о прекрасной

Земле в лазури неба, что уходит

Далеко вправо и далеко влево;

Еще нередко Балин изумлялся

Тому, насколько лучше Ланселот,

Чем он, владеет рыцарским искусством

И, тяжело вздыхая, бормотал:

«Такой его талант, рожденный кровью,

Не требует ученья. Он – от Бога.

Во мне такого нет. Зато я дрался,

Умело дрался в жесточайших битвах.

Удар мой был тяжел. Я славой венчан

За множество убитых мной в сраженьях,

А это ведь важней! Но королева

Глядит на одного лишь Ланселота

И лишь ему оказывает честь.

Ее вниманье, словно солнца свет,

От коего растешь и обретаешь

Не уходящую со смертью славу

И силу, дабы побеждать врагов,

И доброту, которую так ценит —

И даже слишком ценит – наш Король.

И я бы поклонялся королеве,

Хоть не был бы, конечно, близок ей,

Как Ланселот, ее сюда привезший.

А может, попросить мне Короля,

Дабы и мне позволил он носить

Какой-нибудь из знаков королевы,

Чтоб, глядя на него и вспоминая

О ней, я позабыл свое безумство?

Чтоб снова ожил я? Унизит разве

Гиньевру этот дар? О нет, ничуть!

В ней столько благородства! Не захочет

Она мой мрак еще темнее сделать.

О, как была добра она со мной,

Когда я возвратился! Буду смелым —

И на щите вот этом – вместо зверя

С кровавым языком и злым оскалом —

Появится прекрасный герб Гиньевры!»

Когда сэр Балин подошел к Артуру,

Король спросил: «Каким гербом украсить

Вы щит хотели б?» И ответил Балин:

«Хотел бы я короной королевы».

Она, услышав это, улыбнулась

И обернулась к Королю, который

Кивнул: «Ну что ж! Короной так короной.

Корона – тень всего лишь короля!

А это – тень от тени. Коль ему

Сие поможет справиться с безумством,

Пускай свой щит короною украсит».

«Не тень, о госпожа моя, но свет,

Горящий для меня, – воскликнул Балин. —

Не тень, о мой Король, но искра злата,

Душевного спокойствия залог».

И стал он на щите носить корону,

И рыцарство одобрило его,

И королева. И весь мир, казалось,

Наполнился музыкою прекрасной,

Которая его соединила

И с Орденом, и с Королем Артуром.

Поет сладкоголосо соловей

Лишь в мае, а затем все тише, глуше, —

И кажется, что голос стал другим.

Такое же и с Балином случилось —

Вслед за внезапной, краткой вспышкой гнева

Музыка в нем вдруг выдыхаться стала

И затихать: тогда он встретил вновь

Раба, которого до полусмерти

Избил когда-то и кого считал

Виновником изгнанья своего.

И показалось Балину, что раб

Ему излишне дерзко улыбнулся.

И снова замахнулся на него