Альфред Теннисон - Королевские идиллии

Своими синими глазами – цвета

Небес, – как повергаю я его

И как топчу! И стала б ты кричать,

И мне пророчить гибель, и молить,

Но я его бы все-таки убил!

И ты пришла, и ты пришла однажды

И увидала своим честным взором,

Что человек, которого ты любишь

(Я говорю это, как тот, кому

Оказана бесценная услуга!), —

Низверг мою гордыню вместе с целью,

Которой добивался я три года,

И ногу на меня свою поставил,

И даровал мне жизнь. Я был повержен

И тем спасен, хоть я и ускакал,

Сгорая от стыда и ненавидя

Настолько жизнь, дарованную мне,

Что был готов покончить с нею счеты.

Но королева лишь одну мне кару

Назначила: чтоб жил я при дворе.

Там был я поначалу так же замкнут,

Как зверь, недавно заточенный в клетку.

И ожидал я, что начнут травить

Меня, как волка, ибо точно знал я,

Что подвиги мои там всем известны.

Но вместо жалости или презренья

Такую обнаружил я вокруг

Святую сдержанность и благородство,

Такие превосходные манеры,

Такую деликатность и учтивость,

Что, оглянувшись на себя былого,

Я понял вдруг, что был и вправду волком.

Ну, а еще беседовал частенько

Я с Дабриком, главою нашей Церкви,

И мягкий жар святого красноречья

Привел меня к познанью доброты,

Которая, соединясь с отвагой,

Кует из нас мужчин. Тебя нередко

Я тоже видел подле королевы,

Но ты меня не видела, а может,

Не узнавала, коли и видала.

А я не смел и не хотел с тобой

Заговорить, и в стороне держался,

Пока не стал таким, как ныне. Так что

Не бойся, Энид. Я теперь – другой!»

Он говорил, и Энид совершенно

Поверила ему. Она была

Подобна тем наивным, чистым людям,

Которые всем сердцем верят в то,

Во что желают верить: в доброту

Друзей, врагов, а главное – всех тех,

Кто более других им сделал больно.

Когда достигли лагеря они,

Приветствовать их вышел сам Король.

Увидев Энид – бледную, однако

Счастливую – пытать ее не стал он,

Лишь с Эдирном потолковал в сторонке

И, подойдя к ней с грустною улыбкой,

Помог сойти с коня, поцеловал

Ее невинным, братским поцелуем

И показал ей, где ее палатка.

Как только Энид скрылась в ней, Король,

Поворотившись к принцу, произнес:

«Когда недавно вы меня просили

Дать разрешенье вам назад вернуться

В свои владенья, дабы защитить

Свои границы, начал я терзаться,

Как человек, который дозволял

В успокоенье пребывать дурному,

Ибо чужим глазам я доверялся

И посланным рукам, забыв про то,

Что есть свои. Но хватит! Вижу я —

Пора уже мне самому очистить

Ту сточную канаву королевства!

Я взял с собою Эдирна и прочих…

Скажите, принц, как Эдирна нашли вы?

Не правда ли, он чудно изменился!

Его дела – и велики, и славны.

Он даже стал красивее лицом,

Когда душа его преобразилась.

Конечно, мир в раскаянье не верит,

И в этом правота его и мудрость:

Казнится очень редко человек

И столь же редко применяет волю

И свойства лучшие души на то,

Чтоб, вырвав из себя дурной пырей,

Рожденный кровью, а еще – привычкой,

Очиститься и заново расти.

А Эдирн вот – свою очистил душу,

Как вскоре я очищу эту землю.

Его на днях я ввел в наш Круглый Стол.

Я сделал это не по недомыслью:

Он много раз доказывал, что он

Один из самых храбрых, благородных,

Разумных и покорных. В самом деле,

То, как сумел он измениться после

Былой, наполненной насильем жизни,

Мне кажется чудесней во сто крат,

Чем если бы какой-нибудь мой рыцарь,

Своей рискуя жизнью, – мой вассал

С вассалами моими под собой —

Напал бы на разбойничьи владенья

Один, хоть всех подряд бы убивал

И ранен был бы сам до полусмерти».

Так говорил Король. Склонился принц

Пред ним, поняв, что не был его подвиг

Ни дивным, ни великим. И пошел он

В палатку к Энид. И прошел туда же —

Взглянуть на рану – королевский лекарь.

И Энид за Герейнтом принялась

Ухаживать, и без конца кружилась

Вокруг него. И сладкое дыханье

Ее тепла, парящее над ним,

Все больше, все сильнее наполняло

Любовью неземною его сердце,

Как воды Бала-озера, гонимы

Ветрами юго-западными, полнят

Поток священный Ди. Так дни бежали.

Пока Герейнт своей был занят раной,

Король безгрешный выступил в поход

И обратил свой взор на тех, кого

В былые времена оставил Утер

Законы королевские блюсти, —

И обнаружил в них одни пороки.

И, как теперь на Беркширских холмах[120]

Все чистят люди Белого Коня,

Чтоб он блестел и светлым был, как прежде,

Так принялся он с корнем вырывать

Чиновников ленивых иль преступных,

Которые за взятку закрывали

Глаза на нарушение закона,

И посадил на их места людей,

Имеющих и руки, и сердца.

Еще послал своих вассалов он

Возделать пустоши. И, продвигаясь,

Разбойничьи притоны уничтожил,

Ввел правосудье и очистил землю.

Потом, когда поправился Герейнт,

Они вернулись в Карлеон на Уске

С Артуром вместе. И опять Гиньевра,

Как некогда, подругу обняла

И облачила в дорогой наряд,

Как день, прекрасный. И хоть не имел

Герейнт уже того успокоенья

От их бесед, какое получал

Он до того, как слухи замарали

Прекраснейшее имя королевы,

Все ж думал он, что все идет неплохо.

Пожив немного там, они опять

Пустились в путь. Сопровождало их

До брега Северна полсотни копий, —

И въехал принц Герейнт в свои владенья.

И там стоял на страже он закона

Так твердо и судил так справедливо,

Что заслужил народа одобренье,

А злобные шептания исчезли.

И был всегда он первым на охоте

И победителем во всех турнирах,

За что его «великим принцем» звали,

А чаще – «Мужем из мужей». А Энид,

Которую все дамы при дворе

«Прекрасной» звали, благодарный люд

Именовал с любовью Энид Доброй.

И раздались у них в покоях крики

Детей – Герейнтов будущих и Энид.

Не сомневался больше он в жене

И наслаждался верностью ее,

Покуда жизнь счастливая его

Прекрасною не завершилась смертью

В бою против язычников, пришедших

С брегов холодных Северного моря,

Когда сражался он за Короля.

БАЛИН И БАЛАН [121]

Король Пеллам[122], который вместе с Лотом

Сражался и сраженье проиграл,

Которому вернули королевство,

Но дань назначили, не пожелал

Однажды дань платить. Артур, узнав

Об этом, вызвал старца-казначея

И так сказал: «Возьмите, друг мой, войско

И отправляйтесь к королю за данью,

А не отдаст, на трон его посадим

Кого-нибудь, кто больше верен нам.

Ведь слово мужа – Бог в его душе»[123].

Барон ему ответил: «Мы готовы.

Однако знайте – возле Камелота,

Там, где у леса бьет родник, сидят

Два незнакомых рыцаря. Они

Бросают вызов и разят любого

Из воинов, что едут мимо них.

Дозвольте же мне взять их на себя

И, в чувство приведя, отправить к вам».

Артур в ответ на это рассмеялся:

«Мой верный друг, для столь младых забав

Вы слишком стары. Проезжая мимо,

Не задевайте их. Пускай сидят.

Найдется им соперник посильнее».

И в путь барон пустился. А поутру,

Когда зажглась прекрасная заря,

Дух светлокрылой юности вернулся

Вновь в сердце Короля. Он облачился

В доспехи и поехал к роднику.

Там братья, Балин с Баланом, сидели,

Подобно изваяньям, с двух сторон

От родника, который под зеленым

Плюмажем кочедыжника звенел.

И танцевал песок на дне ключа.

Правее Балина переминался

Конь Балина, привязанный к ольхе.

Левее Балана, прядя ушами,

Конь Балана у тополя стоял.

Спросил Артур: «Зачем вы здесь сидите?»

А Балин с Баланом: «Мы жаждем славы.

Нет при дворе Артура никого

Сильнее нас. Мы это точно знаем,

Поскольку каждого, кто бился с нами,

Я или он свободно побеждали».

«Что ж, – вымолвил Король Артур, – я тоже

Из замка Короля. Но я известен

Не столько по турнирам, сколь по войнам

С язычниками. Впрочем, все равно —

Известен я иль нет. Я полагаю,

Что вы навряд ли справитесь со мною».

И, победив легко обоих братьев,

Артур вернулся в замок. И никто

Об этом поединке не узнал.

А Балин с Баланом, с земли поднявшись,

Вновь сели у поющего ключа,

И ни один из них не проронил

Ни слова до тех пор, покуда тень

Не совершила полуоборот.

И тут вдруг на опушке появился

Гонец в одеждах ярких с криком: «Сэры!

Прошу за мной. Вас требует Король!»

Они поехали. Их увидав, Артур

Спросил: «Как вас зовут? И для чего

Вы у ключа сидели?» Помолчав,

Ответил Балин: «Мое имя вам

Приятным не покажется, ведь я

Тот самый Балин, коему вы дали

Прозвание «Дикарь». А этот рыцарь —

Родной, к тому ж любимый, брат мой Балан.