За рекой Смородиной. Стихи - Анна Петровна Долгарева

в землю водою,

                                         и я есть эта вода.

И я с тобой, мой хороший, я навсегда с тобой.

«на линии фронта мужчина…»

на линии фронта мужчина

                           в тельняшке рваной

называл святой меня, обещал

                           не отречься вовеки,

а у меня за спиной была пара десятков

                                         романов,

а у меня за спиной текли алкогольные реки,

незнакомые лица, чужие похмельные утра,

нескончаемый стрекозиный танец

                                 от марта до марта,

ну какая из меня святая, я странник

                                       на лодке утлой,

испытывающий на прочность границы карты.

изменилось всё на последнем из этих романов.

я купила крем от морщин, потому что

                                   захотела жить долго,

жить банально, но счастливо —

                          это было больно и странно,

как в пустой квартире подарок найти

                                         под ёлкой.

не случилось, конечно, не сберегла, такие,

как я, не умеют, чтоб их молитва

                                         кого-то спасала.

я впервые тогда захотела жить, и впервые —

после всего – вообще хотеть перестала.

не хотела вина и мужчин, вообще не хотела,

крем от морщин я выбросила, не пригодилось,

и спустилась в ад, и не чуяла больше тело,

ни жару не чувствовала, ни сырость.

но такие, как я, никогда не доходят до рая,

и поэтому, в ад спустившись, в аду осталась.

ну а ты говоришь – святая,

                                    ну какая тебе святая,

обычная баба, просто очень, очень устала.

«Я сижу у окна, в пасть гляжу фонарю…»

Я сижу у окна, в пасть гляжу фонарю.

Благословен мой возлюбленный, – говорю,

и мне чудится за спиной у меня движенье.

И земля, на которой его шаги, —

не остави ты нас, сохрани, сбереги,

и трава, что была под ногами его и тенью.

Жгу свечу на окне – заходи же, мой гость.

Будь же благословен его рыжий хвост

и лукавый прищур его, и большие ладони.

Будь же благословенна его родня,

(я не знаю, в неё ли включат меня,

мой невенчанный вечный жених бездомный).

Будь же благословенна весна и трава,

и земля уготованная – два на два,

где мы тесно уляжемся рядом,

                                    словно впервые.

Будь же благословен. Не скажи «прощай»,

лучше крепче держи меня, не отпускай,

пока мы идём сквозь вороний грай

по-над пропастью, и колосья ржи

                                    вокруг золотые.

«Его медали отдали мне. Две штуки…»

Его медали отдали мне. Две штуки.

И штык-нож (контрабандой провозила

                                    через границу).

Медали дают девочкам при штабах,

                                  томящимся в скуке,

Но его – за Дебальцево. Как и ещё веренице

Не переживших страшный пятнадцатый год,

Разорванных на куски, чтобы нынче, вот

В Москве мы могли заказать ещё апероля.

Я относительно мало знаю о боли:

У него была лишь маленькая дырочка

                                         на виске.

Его откачивали семь часов. Потом говорили:

                                                    с кем

ты бы жила, если бы он остался овощем?

Да я бы жила. Я бы не просила о помощи.

Я бы жила. За себя. За него. За нас.

А не вот это. Не как сейчас.

«выгоревшая дотла – ни единой живой нити…»

выгоревшая дотла – ни единой живой нити,

каждым словом и каждым движением я говорю:

«любите меня, пожалуйста, очень любите,

любите меня, потому что я уже не горю,

потому что больше некому,

                                 кроме бездомных кошек,

кроме чужих собак и чужих детей».

в церкви мне сказали, чтобы я

                                         насыпала крошек

птицам за своего любимого, чтобы ему

                                         в скрещенье путей

было легче выбрать дорогу. я сыплю. птицы

подлетают ко мне всё ближе, клюют с руки.

в церкви мне сказали, что нужно долго

                                         молиться,

но мои молитвы отравлены и горьки.

и дыра в моей груди размером с туманность

какой-нибудь андромеды или просто

                                         размером с меня,

и в эту дыру я сыплю малую малость —

любовь незнакомого зверя, тепло огня,

улыбку прохожего, запах лугов некошеных,

пузатые луны, прозрачные севера льды.

здесь южный город, здесь много

                                       бездомных кошек.

я стараюсь, чтобы на всех хватило еды.

«Моя радость, отныне – не больно…»

Моя радость, отныне – не больно,

                                     отныне – светло,

и весенние ливни, и яростное тепло,

смерть всегда в своём праве – но жизнь

                                     будет вечно права.

Моя радость, нам больше не больно —

                                     смотри, как трава

пробивается к небу. И небо нетяжело,

так размыто и сине. Ранняя в этом году,

молодая весна. И любовь молода и вечна,

и цветы прорастают там, на лугу заречном,

и смотрю я туда, и иду я вперед, и иду.

Я живу для тебя, моя радость. И это больше,

чем возможно придумать. Ручьи наполняются,

                                         боль же

растворяется, и остаётся только любовь.

Я живу. Я живу, моя радость, всегда с тобой.

Так пронзительно – быть. Так пронзительно —

                                         трогать траву,

так пронзительно – в небе звезда,

                                         и она глядит.

Что ещё для тебя придумать, радость моя? —

                                         живу,

И в окне моём синий, весенний,

                                         расплывчатый быт.

Оплывает свеча под рукой. Я с тобой,

                                         я с тобой.

Всё, что есть в этом мире, одна —

                                     бесконечна – любовь.

2015–2022