Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина - Сергей Николаевич Дурылин

– У, кашлюн старый! Другие поют, а ты кашляешь, другим петь мешаешь.

Но и в самый красный звон[30], на Светлое Воскресенье, когда колоколам надо петь «веселие вечное», Василий Дементьев припускал в общий перезвон и хриплый, старческий голос унылого Голодая.

В Светлую седмицу много охотников звонить на колокольне, и спрашивают, бывало, старого звонаря:

– Зачем ты, Дементьич, голоса портишь Голодаем? Хрип в нем. Весь красный звон он подхрипывает.

Строго отвечал звонарь:

– Молоды вы. Без Голодая нельзя быть красну звону.

Но не всем говорил звонарь, почему нельзя. А нельзя потому, что Голодай охрипнул на народной великой беде, взошел на колокольню после великих трудов. Все колокола родились для звона на колокольне, а он один для утоления народной беды. Темьяновскую область посетила беда. Зима была без снегу: хлеб вымерз, а весна перехватила жар у лета и всходы, какие и были, все выжгла. На самого вешнего Николу был зной, да такой огненный, что народ говорил с горем:

«Отдал пророк Илья свой день Николе[31], да не отдал своей тучи грозовой»: не было дождя.

Прогневался и Егорий-белоконец[32]: не радел в это лето о скотине – был большой падеж на скот. К первому Спасу голод начался.

Темьян – весь в слободах, и слобожане все хлебопашцы. Окружил голод зеленым кольцом весь Темьян, только те, кто вокруг собора жили, не голодали: городничий, попы, казенные люди, купцы. Христа ради подавали луковку да горох, сперва по горстке, потом по полгорстке, потом по щепотке, потом по горошинке, а там и на соль перешли: подавали по крупинкам. Но пришло время – стали на нищий зов выносить христолюбцы под окно ковшик воды и, потупясь, винились:

– Не взыщи. Испей, Христа ради.

И пил прохожий, и благодарил:

– Спаси тебя, Христос.

И, бывало, вода ключевая осолялась в ковшике крупной слезой.

Соль слезная у всех была, а хлеба ни у кого не стало.

Стали темьянцы зазывать к себе попов и просить:

– Приготовь меня. Я умирать скоро буду. Доедаю последнюю горсть муки.

Поп шел, а его на дороге перехватывали в соседний дом:

– К нам к первым иди: там доедают, а мы доели. Готовь нас, помираем.

Попы ходили из дома в дом до устали.

Голод и болезни косили народ, как траву. На кладбищах некому было могилы копать: на Божьей ниве от всходов тесно – гуще урожайных колосьев поднялись березовые кресты.

В то старинное время объявился в Темьяне человек незнаемый – средовек[33], в чистом белом азяме[34], в сапогах; глаза карие, борода светлая, лицом бел. Ходил он по площадям, по переулкам, по домам, по кладбищам и везде всем одно и то же говорил. Скажут ему: «Умирать пора, раб Божий», а он одно всем: «Зачем умирать? Бог жить велел. Мы жить будем».

Городничий Федорчук взял его на расспрос и вызнавал старого: кто? да откуда? да зачем? Все было в порядке: человек вольный, по собственному паспорту, из мещан московских, по рыбному делу, подать уплочена, все чисто.

– Что же ты у меня в Темьяне будешь делать? – спросил городничий. – Ты народ смущаешь. У нас голод, беда. У нас тебе не место.

– Я и не буду в Темьяне, – человек отвечал. – Я беду с собой увезу.

– Как увезешь? Ты не Бог.

– С Богом и увезу.

Городничий расспрашивать не стал, погрозил пальцем и отрезал:

– Увезешь или нет, а сам себя увози. Не то быть тебе в остроге.

На другое же утро выехал человек из Темьяна – выехал в кибитке: простая телега; полтелеги накрыто рогожей; под рогожей на перекладине подвешен малый колокол, совсем простой, веревка привешена к языку. А в кибитке, в глубине, один седок – Спасов образ.

Человек выехал на клячонке, перекрестился на все четыре стороны и ударил в колокол: повез Спаса-седока по русской земле.

Первый, кто встретился на дороге, шапку снял, заслышав его звон, и спросил человека:

– На колокол собираешь Спасов?

– Нет, – отвечал, – Спасу на голодный кус.

Вынул прохожий грош и положил к Спасову образу. Сделал почин.

Из деревни в город, из города в деревню едет в кибитке Спас-седок, а человек возле пеший идет и мерно бьет в колокол. У колокола зов жалостный, хриплый: плохо лит и без единой доли серебра, медь да олово, – настоящий голодный голос: доходчив и зазывлив. Слышат прохожие.

– На что собираешь?

– Спасу на кус. Алчет Спас Христов в Темьянском краю, страждет и наготует.

Укажет на седока в кибитке. Кто мимо пройдет? Всяк либо грош, либо хлеба кусок положит Спасу на снедь, либо холста конец – Спасу на наготу.

Дальше едет возничий.

– На что собираешь? На погорелое?

– Нет. Спасов дом цел в Темьяне стоит. Спасу на кус собираю. Наг он, бос, голоден.

Укажет на Спаса в кибитке. Кладут прохожие.

Проехал Спас в кибитке с колоколом многие сотни верст, объехал многие города и деревни. Собралась в кибитке мирская казна немалая. Повернула кибитка в обратный путь в Темьян. По дороге закупал возничий у купцов хлеб и слал его в Темьян. Шли возы с хлебом, с письмами-наказами от человека то к одному темьянскому боголюбцу, то к другому: «Раздай, раб Божий имярек, Спасов голодный кус, а кому – Спас укажет и о раздаче Сам с тебя отчет спросит». Ни одна копейка не пропала, ни одна крошка не затерялась: свят и строг был Спасов кус для каждого.

Время идет. Едет Спас в кибитке к Темьяну с казной: должны были прийти в Темьян о ту пору большие обозы с хлебом и нужно было его закупить на эту казну.

Вокруг Темьяна леса черны, широки, непросветны. В одной темной изложине остановили кибитку худые люди. Крикнул их набольший возничему – а ночь была черна:

– Стой! Что везешь?

– Казну.

– У кого казна?

– У Хозяина.

– Где хозяин?

– В кибитке.

– Спит?

– Сам посмотри.

Набольший подумал: «Возбужу хозяина, так не отдаст – булат выпросит. Возница не крепок – хозяину не защита». Полез под рогожу. Возница стоит у телеги спокоен. Кругом телеги разбойники. Ждут: что будет? Ничего. Тихо. Недолго пробыл набольший под рогожей. Вылез, шапку держит в руках, подошел к возничему, молвил ему тихо:

– Хозяин у тебя крут[35]. Стережет Свое добро, не дает взять. Да ты-то, смотри, бережешь ли сам-то Хозяиново добро? Не имаешь ли?

Гневно посмотрел набольший на возничего. Тот усмехнулся и ответил ему тихо же:

– Как Хозяйский кус имать? Сам знаешь. Ничего не