Расул Гамзатов - Берегите матерей!

4

Как сок из вишни, брызнул свет зари,И мир открылся, как глаза у лани.Вершины гор, насечки, газыри —Все засверкало радугами граней.

Казалось, мир вдохнул волну теплаВесны великой, небывало дружной.И вновь улыбка матери светла,И горе в сердце подавлять не нужно.

Ручей-скакун бежит во весь опор,Ломая вскачь ущелья сон глубокий.Ручьи струятся по морщинам гор,Сливаются в могучие потоки…

Конец войне,спешит домой солдат.И мама дождалась желанной встречи.Увидев нас, воскликнул:                                  «Я богат!»Всех четырех нас посадил на плечи.

— Вокруг меня вершины наших гор.И на плечах — на каждом по два сына!Как кубачинцев золотой узор,Отец и дети слиты воедино.

Отец, склонясь над очагом родным,Взял уголек для самокрутки:                                         — ДорогДомашний этот, добрый этот дым!Пусть никогда здесь не клубится порох!

В ворота ввел он белого коня:— Конь белогривый! Вместе со стихамиСтань перед нею, голову склоня. —И конь послушно поклонился маме.

Наструнившись средь нашего двора,Стоит скакун и не пошевелится.И шаль порхает, празднично-пестра,Над белой гривой, словно чудо-птица.

Белеет конь, закончив трудный бег.Над белою вершиной вьется знамя.И, словно шапки, кинутые вверх,Взлетает к небу белый дым клоками.

И в нашем доме, где звучат стихи,Кинжал на стенке отдыхает старый.И гнездышко высоко у стрехиВьет ласточек щебечущая пара.

Как встарь, аулы лепятся к горам.Но жизнь пошла в аулах обновленно,И новых сыновей качают тамВершин аварских смуглые мадонны.

И ты меж ними бережной рукойМеня с подушки теплой поднимаешьИ, хлопоча, как пчелка, день-деньской,В одну семью всех близких собираешь…

В засушливый тот год посев зачах,В горах шумели грозы то и дело.Но мама разжигала наш очаг,И вся семья у котелка сидела.

Стучали ложки о пустое дно,И каждому перепадало мало,Но радость пробивалась все равно,Как в щель скалы шиповник грозно-алый.

Мы скудный ужин ели всемером:Родители, четыре сына, дочка.И утешались: «Нет, не пропадем,Весь урожай сберем по колосочку».

Так рассуждал весь честный ДагестанИ вся страна, подхваченная бурей…Чадит очаг. В горах плывет туман,Но сквозь туман видны клочки лазури.

…Здесь, мама, ты с черною шалью рассталась,С той самой, которой в беде укрывалась,Так что же тебе, моя мама, осталось?

Остался кувшин, чтоб ходить за водою,Студеной, прохладной водой ключевою,Тебе, что не знала ни сна, ни покою.

Остался возок у предгорья средь поля,Осталась суровая женская доля,Остались еще на ладонях мозоли.

Осталась забота о старой корове,Еще о дровах для зимы и о кровеИ страх за отца и за наше здоровье.

Осталась тревога о детях подросших…Все рвутся куда-то, но вряд ли поймешь их,А вдруг даст судьба им друзей нехороших?

Остались лишь женские вздохи украдкой,Внезапно блеснувшая белая прядка.Морщинка на коже, вчера еще гладкой!

Я вижу, как сено ты сушишь на крыше,Стоишь ты на крыше, как будто на круче.Тростинкой ты кажешься тем, кто повыше,А тем, кто поближе, — скалою могучей.

Стоишь наверху ты, стоишь над скирдою,Пускай выплывают туманы с верховья!Над миром стоишь милосердным судьеюС печалью своей и своею любовью…

5

Отлучался ли отец, бывало,На день ли, на месяц из Цада, —Мама, о тебе не забывал он,Шаль в подарок привозил всегда.

А когда надел он первый орден,Он сказал нам:                    — Надо б награждатьТех, чей подвиг молча благороден.Ордена заслуживает мать.

Мы росли. Я помню гордость брата,На глазах у мамы блестки слезВ день, когда на первую зарплатуШаль тебе в подарок он привез.

А когда за столбик первых строчекДали мне в газете гонорар,Мама, я тебе принес платочек…Как ценила ты мой скромный дар!

Был он для тебя дороже шали,Ты его хранила в сундуке…Нет тебя, но краски не слиняли,Ни пятна на памятном платке!

Нет тебя… Родной моей, бесценной!Стебельком стояла средь дорог,А душа твоя была антенной,Чутко принимавшей каждый вздох.

И куда бы мы ни уезжали,Ты внимала нам издалека.Голубые, розовые шали…Мамина зовущая рука…

…Сколько б лет с тех пор ни пробежало,Все равно мне видится во снеРукоятка белая кинжалаРядом с белой шалью — на стене.

Через жизнь прошли две эти вещи.Спрятан мамой в сундуке кинжал…Не кинжал мне был отцом завещан —Свой пандур отец мне завещал.

Только лишь коснусь я струн пандура,Возникают мамины шаги.Смерть отца… Прощальный вечер хмурый.Слабый голос: «Маму береги!»

И когда заслышу эту речь я,Дрожь проходит с головы до ног…Мама!.. Не сумел тебя сберечь я!Как же так — тебя я не сберег?!

Над плитой могильной спину горбя,Я взываю к сердцу сыновей:— Знайте, люди, нет страшнее скорби,Чем расстаться с матерью своей!

Трудно жить, навеки мать утратив,Нет счастливей вас, чья мать жива!Именем моих погибших братьев,Вслушайтесь — молю! — в мои слова!

Как бы ни манил вас бег событий,Как ни влек бы в свой водоворот,Пуще глаза маму берегитеОт обид, от тягот и забот.

Боль за сыновей сильнее мелаВыбелила косы добела.Если даже сердце очерствело,Дайте маме капельку тепла!

Если стали сердцем вы суровы,Будьте, дети, ласковее с ней.Берегите мать от злого слова,Знайте, дети ранят всех больней!

Если ваши матери устали,Добрый отдых вы им дать должны…Берегите их от черных шалей!Берегите женщин от войны!

Мать уйдет, в душе оставив рану.Мать умрет, и боли не унять…Заклинаю: берегите маму!Дети мира, берегите мать!

Чтобы в душу не проникла плесень,Чтоб не стала наша жизнь темна.Чтобы не забыть прекрасных песен,Тех, что в детстве пела нам она!

Часть вторая

СВЕТЛЫЕ ПЕСНИ НАШИХ МАТЕРЕЙ

«Кто забывает песню матери,

Тот забывает родной язык».

1

Отец мой был поэт, чей глаз остер.Слова летели к цели, точно пули.Весь Дагестан большой чтит до сих порСтих, что рожден был в маленьком ауле.

Писал о нашей жизни Цадаса,Но жизнь в его стихах являлась внове.Он слышал мысли зябнущего пса,Писал об овцах, о больной корове.

В его стихах — наш юмор, наша грусть,Дела аула, гул больших событий…Стихи отца я помню наизусть,Прочту средь ночи — только попросите!

Хотя простым аварцем был отец,Но песня в сердце у него звучала.Он драгоценный отмыкал ларец,Где тайна слов до срока пребывала.

И он — знаток всех песен! — от душиСказал однажды:                      — Слушайте Гамзата!..Три песни в мире точно хороши,Все три сложили матери когда-то.

Поверьте, в ожерелье этих строкВся жизнь людская уместится смело:Рожденье, смерть, печальный мир тревог…Все это с дивной силой мать воспела.

Что в мире слаще, чем пчелиный мед?..Тот хлеб, чем нас вскормила мать родная,И песнь, что над ребенком мать поет,С ним остается, сердце согревая.

Пойми, мой сын! Я вырос сиротой,Лицо родное помню еле-еле.Но не забыть вовеки песни той,Которую слыхал я в колыбели.

Хрустальный переливчатый родникЗвучал в ее напеве — просто чудо!Я все мои стихи отдам за них!..Да что мои? Отдам стихи Махмуда!

Собрать бы вместе песни матерей!..И все решили б, обсудив их строго,Что искренней душевностью своейОни сравниться с пушкинскими могут…

Так говорил мне мой отец-поэт.Ушел отец, свершив земное дело.А мама… И тебя со мною нет.Со мной лишь песня, что ты в детстве пела…

Я помню, как родник пошел плясатьС кувшином в лад, когда сбивали масло.И пробуждалась на горах опятьУлыбка та, что за зиму погасла…

Я помню, сито у тебя в руке,Как будто бубен, на пиру звенело,И вот, с постели спрыгнув налегке,Вокруг тебя пляшу я неумело.

Одно движенье милых этих губ —И песня все вокруг переиначит,И даже наш телок, что мал и глуп,И тот по дворику, шалея, скачет.

Ах, эти песни! Я их не верну!Они в далеком детстве запропали.Все ж записать попробую одну.Хоть голос мамин передам едва ли…

Мамина колыбельная, как она запомнилась: