Расул Гамзатов - Берегите матерей!

3

В городе, что так от нас далек,Я успел купить подарок маме:Пестроцветный шелковый платок,Вышитый искусными руками.

Посредине — спелых вишен гроздь,Алая и вместе — золотая.По углам, как точки желтых звезд,Журавлей стремительная стая.

Вишни мне сказали в скорбный час:— Для кого нам рдеть свежо и ярко? —Журавли курлычут: — Здесь у насЕй не нужно твоего подарка.

Ты вернешься… Но тебя встречатьМама не поднимется на крышу.— Здравствуй, сын! — не скажет больше мать,Мамин голос снегопада тише.

Ты любил ее от всей души,Не всегда спешил домой, быть может…А теперь — спеши иль не спеши —Уж ничто ее не потревожит.

Вышей хоть сто тысяч журавлей —Не увидеть ей родного крова.Ты помочь ничем не в силах ей,Вечный странник, путник непутевый!

Дагестан твой от тебя далек.Дома там все жители аулаНынче отдают последний долгТой, что ночью смертным сном уснула.

Снег пушистый февраля, кружась,Ищет маму, ищет — не находит.Снег пушистый февраля, ложась,Шепчет: «Где Расул?.. По свету бродит?»

Настежь окна. Кажется, погасВ мире свет. И не прерваться ночи.Ждут тебя уже который часСтарики, присевши у обочин.

Мама в доме тоже ждет тебяВ горестном своем наряде белом.Слышишь? Плачет вся родня, скорбя,Причитает над недвижным телом.

Кладбище. Как перья белых птах,Снег летит в разрытую могилу.И рукой молящей — в головах —Камень…            Мама, ты о чем молила?

Бросили могильщики копать,Смотрят на дорогу, ждут кого-то.Нет, пуста дорога! Снег да гладь…Вновь они берутся за работу.

Заступы железные сильнейЗастучали в тишине погоста.Вышел самый старый из друзейИ сказал торжественно и просто:

— Спи, горянка!..                       Ты всегда была,Как родник — прозрачна и светла.Ты в трудах детей своих взрастила,Отдала последние им силы,Всю любовь, все сердце отдалаИ свершила материнский долг —Самый высший в мире… —                                    Старец смолк.

4

Чем облегчить мне тоску свою?!Молот схватил я. В колокол бью.

Что ни удар — моя скорбь лютей…Здесь, в Хиросиме, — царство смертей.

Смертью одной удивить нельзя,И далеко от меня — друзья!

Здесь не поймут моего языка.Боль моя кажется здесь мелка.

Тяжко гудит и рокочет медь.Горько и страшно осиротеть.

Пусть даже прожил ты много лет,Пусть многоопытен ты и сед!

Мамы не стало. Мама ушла…И, надрываясь, колокола

Плачут об этом, гудят, гремят…Эту тягчайшую из утрат

Трудно снести на своей стороне,А на чужбине тяжко вдвойне.

5

Злая боль берет меня в тиски.Ни на миг мне не дает отсрочки.Трудно!           Совладать ли одиночкеС этим тяжким приступом тоски?!

Средь чужих, от родины далечеЯ молчу, от горести чуть жив…Кто же руки положил на плечи,Душу мне участьем облегчив?..

С ласковым упреком шепчет кто-то:— Разве ты — один?.. Кругом взгляни!Хиросимы горькие сиротыГоворят:            «Нам боль твоя сродни!»

Смотрит добрым материнским взглядомТа, что белый шар дала тебе.И больные, в госпитале рядом,Все сочувствуют твоей судьбе.

Вот к тебе подходит огорченный,Что-то торопясь тебе сказать,Незнакомец… Он — из Барселоны.На глазах его убили мать…

— Пусть далеко друг от друга страны.Но сегодня вас поймет любой. —Рядом встал поэт из Пакистана:— Не печалься, брат мой. Я — с тобой!

— Я — афганистанец. В вашем краеПобывать пока что я не мог.Но сегодня глаз не осушаю:Мама — наших радостей исток!

— Дагестана я не знаю тоже.Я — из Конго. Я — лицом черна.Но, каков бы ни был цвет у кожи,Мать как жизнь. Она для всех одна.

— Я — ирландец. Зелено все лето.Как в стране у вас, у нас вокруг,Но сегодня в черное одетаИ моя Ирландия, мой друг!..

Разные по языку и вере,Все мы — чьи-то дочери, сыны…Всем понятна боль такой потери,Отовсюду голоса слышны.

Вижу: в каждом сердце состраданьеПорождает горестная весть.Польские ко мне подходят пани,Мсье французы… Всех не перечесть!

Греки, чехи, негры, итальянцы…Все, однако, отступить должны:Приближаются ко мне посланцыИз России, из моей страны.

Женщины подходят пожилые,Маму не видавшие мою.И сегодня в их чертах впервыеМамины черты я узнаю.

Точно всеми ты была любима,Каждый горем искренне убит…И сдается мне: вся ХиросимаО горянке-матери скорбит!

Колокол рокочет. Голос медныйРаз по разу гуще и грустней.Словно бы над прахом мамы беднойОн звонит… Да, он звонит по ней!

Ты, живя, мне придавала силы,Мама! А теперь, уйдя навек,Ты с людьми меня соединилаУзами, прочнейшими из всех.

В горе, в состраданье — все мы братья,Нынче между нами нет чужих…Братья!Что вам всем могу сказать я?!Берегите матерей живых!

Если же судьба вас разлучилаИ ушла родная, не простясь, —Поспешите к маме на могилу,Поспешите так, как я сейчас!..

Прощай, Хиросима! Склоняюсь в почтеньеУ всех претерпевших развалин твоих!Твоих мертвецов не стираются тени,Как боль не уходит из глаз у живых!..

Прощай, о японочка! Ты с пьедесталаВслед за журавликом рвешься в полет.Здесь, в городе скорби, понятно мне стало:Есть общий, единый язык у сирот.

И нынче — я чувствую это заране —Страдания голос пойму я везде:Детеныш ли вскрикнет подстреленной лани,Птенцы ли без мамы заплачут в гнезде.

Ты это познанье мне в душу вдохнула,Моя Хиросима!..                       Вхожу в самолет.С ущельем, ведущим к родному аулу,Сегодня до странности схож этот вход.

И вот заблестела внизу Фудзияма,Синея, клокочет Индийский внизу.И мне почему-то все кажется, мама,Что прах твой я здесь, в самолете, везу…

Как будто бы шерсти свалявшейся клочья,За круглым оконцем плывут облака,В прорывах меж ними — я вижу воочью —Простерлась ко мне океана рука.

О чем, океан, ты шумишь и рокочешь?Печалью ты нынче, как я, обуян?Наверно, ты боль остудить мою хочешь?..Спасибо, спасибо тебе, океан!

Громады лесов мне видны сквозь просветы,Манит меня издали сумрак лесной…Должно быть, деревья — мне верится в это! —Стенают и плачут о маме со мной.

Летим… Показались внизу ФиллипиныИ тотчас исчезли за тенью крыла,И знойная Индия нежно, как сына,Немедля в объятья меня приняла…

Что значат теперь для людей расстоянья?!Лишь лайнер английский сменили на «ТУ»,Как тут же Москва замерцала огнями,Снижает воздушный корабль высоту…

Москва! О, с каким ликованьем, бывало,Я к ней приближался — к Москве дорогой!А нынче?.. В отъезде я пробыл так мало,Но все по-другому. И сам я другой.

Друзья меня встретили. Рад и не рад я.Как будто я сам от себя в стороне.Как вышло, скажите, друзья мои, братья,Что так бесприютно, так холодно мне?!

…И вновь я в полете. Нагорье, отрогиВнизу показались. И я не пойму,Что в них изменилось за краткие сроки?Уменьшились в росте они почему?

Сдавило их что-то… Нет, это не снится!Неделю назад были так высоки!Мне душно!.. Ну, как одолеть мне границуМучительной этой, гнетущей тоски?!

Бормочут чуть слышно каспийские волны:— Ушла, не дождавшись сынка своего… —Родные встречают печально, безмолвно…Меж ними кого-то ищу я… Кого?..

Я дома. Но выглядит все по-иному, —И здесь, и в родной моей Махачкале…— Родные, ведите к могиле, не к дому!К последнему месту ее на земле!

Сейчас лишь она и нужна, и близка мне!Там камень стоит, выражая мольбу!..

…И я приникаю к промерзшему камню,Как будто к родному холодному лбу.

Так я окончил свой далекий путь.А мама… больше не вернуться к маме!Со стаей журавлей когда-нибудь —Я верю — пролетит она над нами.

Мать отдала земле и плоть и кровь.Все приняла у ней земля родная,Но мамина нетленная любовьГорит в высоком небе, не сгорая.

И в день февральский, на закате дня,Где б ни был я, в родной аул приеду.Приду домой и сяду у огня,Чтоб тихую с тобой вести беседу.

Все мелкое отбрасывая прочь,Душа моя очистится от сора.И будут слушать нас дожди и ночь,Деревья влажные и наши горы.

И побледнеет ложь и суета,Как будто в мире прекратились войны.И жизнь мудра, прекрасна и чистаИ нас, людей, поистине достойна.

Да, в этот день — единственный в году! —Я в чудеса любые верить вправе,Когда с тобой беседу я веду,Грядущий мир я осязаю въяве.

Он радостен и светел, как дитя,Мир, измененный стотысячелетьем,И в нем,Нетленной красотой светя,Вернутся матери обратно к детям.

Отринув тяжесть каменной плиты,Из-под земли они предстанут снова,Как снова появляются цветыВесной из-под покрова снегового.

Как речки воскресают, сбросив лед.Как корабли к земле стремятся милой…Походкой легкой к сыну мать придет,Забыв о мрачном холоде могилы.

Придет, к плечу притронется, любя.Как будто снимет сразу всю усталость…«Ты слышишь, сын?.. Я здесь. Я у тебя.И никогда с тобой не расставалась».

И речь ее горячею волнойПрихлынет к сердцу, радуя, колдуя…Я слышу, мама, как рукой роднойТы гладишь голову мою седую.

И я тебе чуть слышно говорю:— Теперь, когда ты не живешь на свете,Кому, скажи, отдам любовь свою?..И слышу голос:                       — У тебя есть дети.

— В родных ущельях и в чужой странеГордился я твоей душевной силой.А кем, скажи, теперь гордиться мне?..— Гордись детьми. Детьми гордись, мой милый!

— Ты мне всю жизнь, всю душу отдала.А я что дам тебе? Ведь ты — не с нами! —И мамин голос отвечает:                                      — Память.И песни все. И добрые дела.

Да, песни я все о тебе пою,Слова сплетая… Как их лучше сплесть мне,Чтоб на могилу тихую твоюОни легли венком печальной песни?!

Песни о матерях