Василий Тёркин - Александр Трифонович Твардовский

Из мешка из вещевого

Тёркин шапку достает.

Просто шапку меховую,

Той подругу боевую,

Что сидит на голове.

Есть одна. Откуда две?

— Привезли меня на танке, —

Начал Тёркин, — сдали с рук.

Только нет моей ушанки,

Непорядок чую вдруг.

И не то чтоб очень зябкий, —

Просто гордость у меня,

Потому, боец без шапки —

Не боец. Как без ремня.

А девчонка перевязку

Нежно делает, с опаской,

И, видать, сама она

В этом деле зелена.

— Шапку, шапку мне, иначе

Не поеду! — Вот дела.

Так кричу, почти что плачу,

Рана трудная была.

А она, девчонка эта,

Словно «баюшки-баю»:

— Шапки вашей, — молвит, — нету,

Я вам шапку дам свою.

Наклонилась и надела.

— Не волнуйтесь, — говорит

И своей ручонкой белой

Обкололась: был небрит.

Сколько в жизни всяких шапок

Я носил уже — не счесть,

Но у этой даже запах

Не такой какой-то есть…

— Ишь ты, выдумал примету.

— Слышал звон издалека.

— А зачем ты шапку эту

Сохраняешь?

— Дорога́.

Дорога бойцу, как память.

А еще сказать могу

По секрету, между нами, —

Шапку с целью берегу.

И в один прекрасный вечер

Вдруг случится разговор:

«Разрешите вам при встрече

Головной вручить убор…»

Сам привстал Василий с места

И под смех бойцов густой,

Как на сцене, с важным жестом

Обратился будто к той,

Что пять слов ему сказала,

Что таких ребят, как он,

За войну перевязала,

Может, целый батальон.

— Ишь какие знает речи,

Из каких политбесед:

«Разрешите вам при встрече…»

Вон тут что. А ты — кисет.

— Что ж, понятно, холостому

Много лучше на войне:

Нет тоски такой по дому,

По детишкам, по жене.

— Холостому? Это точно.

Это ты как угадал.

Но поверь, что я нарочно

Не женился. Я, брат, знал!

— Что ты знал! Кому другому

Знать бы лучше наперед,

Что уйдет солдат из дому,

А война домой придет.

Что пройдет она потопом

По лицу земли живой

И заставит рыть окопы

Перед самою Москвой.

Что ты знал!..

— А ты постой-ка,

Не гляди, что с виду мал.

Я не столько,

Не полстолько, —

Четверть столько, —

Только знал!

Ничего, что я в колхозе,

Не в столице курс прошел.

Жаль, гармонь моя в обозе,

Я бы лекцию прочел.

Разреши одно отметить,

Мой товарищ и сосед:

Сколько лет живем на свете?

Двадцать пять? А ты — кисет.

Бородач под смех и гомон

Роет вновь труху-солому,

Перещупал все вокруг:

— Без кисета как без рук…

— Без кисета, несомненно,

Ты боец уже не тот.

Раз кисет — предмет военный,

Ha-ко мой, не подойдет?

Принимай, я — добрый парень.

Мне не жаль. Не пропаду.

Мне еще пять штук подарят

В наступающем году.

Тот берет кисет потертый,

Как дитя, обновке рад…

И тогда Василий Тёркин

Словно вспомнил:

— Слушай, брат!

Потерять семью не стыдно, —

Не твоя была вина.

Потерять башку — обидно,

Только что ж, на то война.

Потерять кисет с махоркой,

Если некому пошить, —

Я не спорю, — тоже горько,

Тяжело, но можно жить,

Пережить беду-проруху,

В кулаке держать табак…

Но Россию, мать-старуху,

Нам терять нельзя никак.

Наши деды, наши дети,

Наши внуки не велят.

Сколько лет живем на свете?

Тыщу?.. Больше! То-то, брат!

Сколько жить еще на свете, —

Год, иль два, иль тыщи лет, —

Мы с тобой за все в ответе.

То-то, брат! А ты — кисет…

Поединок

Немец был силен и ловок,

Ладно скроен, крепко сшит,

Он стоял, как на подковах,

Не пугай — не побежит.

Сытый, бритый, береженый,

Дармовым добром кормленный,

На войне, в чужой земле

Отоспавшийся в тепле.

Он ударил, не стращая,

Бил, чтоб сбить наверняка.

И была как кость большая

В русской варежке рука…

Не играл co смертью в прятки —

Взялся — бейся и молчи, —

Тёркин знал, что в этой схватке

Он слабей: не те харчи.

Есть войны закон не новый:

В отступленье — ешь ты вдоволь,

В обороне — так