Избранные произведения драматургов Азии - Мохан Ракеш

числе в сатирической газете «Марко паша», закрытой вследствие антиправительственных выступлений. Выпустил свыше шестидесяти книг — стихов, рассказов, романов, сказок, воспоминаний. Мастер политической и социальной сатиры. С 1973 по 1980 год — председатель Синдиката писателей Турции. Лауреат международных конкурсов писателей-юмористов в Бордигера (Италия, 1956, 1957), «Золотого Ежа» (Болгария, 1966), «Крокодила» (СССР, 1968), Международной литературной премии «Лотос» Ассоциации писателей Азии и Африки (1975), а также многих национальных премий. К драматургии обратился в середине 50-х годов. Написал около двух десятков пьес, которые шли на сценах Турции и других стран, в том числе СССР, США, Польши. Драматургия А. Несина отмечена премией Общества турецкого языка (Анкара, 1970). Публикуемая пьеса написана в 1958 году.

Перевод с турецкого Р. Фиша.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

М а т е х, мастер по сольфам.

З а н а, его жена.

Ш а р е й, их старший сын.

Д ж и н а, их дочь.

М и с а, их младший сын.

Б о р н о к, подмастерье.

Э ф ф е р, богач.

П и н а й, сосед.

А ш и, его жена.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Комната в подвале. Под потолком — длинное узкое окно. В течение всей картины в окне время от времени мелькают ноги прохожих. Под окном — старая кровать. Перед кроватью — неуклюжий стол, на нем примитивный верстак, банки с красками, кисти, молотки, сверла, ножи и другие инструменты. Справа от окна — дверь на улицу. По всем стенам развешаны неведомые нам музыкальные инструменты, называемые «сольфами». Они напоминают ярко раскрашенные, перехваченные кольцами свирели.

Рабочий стол — на помосте посреди комнаты, возвышающемся над сценой сантиметров на двадцать.

М а т е х, сидя на кровати, обрабатывает на верстаке деревянную заготовку для сольфы. На столе и на полу лежат другие сольфы. Справа, сидя на низкой плетеной табуретке, горбун-подмастерье  Б о р н о к  красит сольфы. Оба некоторое время работают молча.

Горбун время от времени зевает, потягивается. Раннее утро.

М а т е х. У каждого на земле должно быть дело, Борнок. Какое-нибудь дело…

Б о р н о к. Какое-нибудь дело…

М а т е х. Ну, скажем, ты свистишь. Все ведь свистят? Не так ли?

Б о р н о к (кивает). Свистят, мастер.

М а т е х. Но когда свистишь ты, люди должны говорить: «Ах, так его растак, вот это свистит».

Б о р н о к. Так его растак, вот это свистит… (Зевает.)

М а т е х. Ты что, спишь?

Б о р н о к. Не-е. Ни в одном глазу… (Потягивается.)

М а т е х (поднимает палец, крутит им в воздухе). Или, скажем, ты взялся обводить вокруг пальца, понял?

Б о р н о к (вытянув шею, внимательно и восхищенно смотрит на палец Матеха). Понял, мастер.

М а т е х. Но ты должен так обводить, чтобы люди сказали: «Вот это обводит — так обводит!» Ты должен обводить вокруг пальца лучше всех, кто этим занимался до тебя.

Б о р н о к. Лучше всех, мастер…

Молчание.

М а т е х. Эх, найти бы место для этого клапана. (Раздраженно.) Никак не выходит… (Нервно переворачивает сольфу, которую держит в руках. Пытается приладить клапан. Играет.) Ну как? Какой звук?

Б о р н о к. Хорошо… Очень красиво, мастер. Готово.

М а т е х (снова играет). А-а-а… Ни черта не готово. (Протянув руку, снимает со стены самую яркую сольфу.) Видишь? Это вот сольфа мастера Айера. Айер ее сработал восемьдесят четыре года назад. Лучше сольфы нельзя сделать.

Б о р н о к. Нельзя, мастер.

М а т е х (раздраженно). Ерунда… Отчего нельзя? Можно.

Б о р н о к. Можно, мастер. Ты сделаешь.

М а т е х (печально). Когда? Когда сделаю? И смогу ли сделать? Скажи правду, Борнок, могу я или нет?

Б о р н о к. Сделаешь, мастер. Еще лучше сделаешь. Твои уже лучше.

М а т е х. Иногда меня берет страх. Кажется, не успею. Слишком быстро наступает вечер… А за ним? За ним утро. Потом смотришь — снова вечер… Эх, поставить бы клапан на место, услышать бы, как она зазвучит. (Играет на своей сольфе. С отчаянием.) Нет, не выйдет.

Б о р н о к. Выйдет, мастер… (Зевает.)

М а т е х (обрадованно). Выйдет? Правда? Погоди, Борнок, сейчас я сыграю на сольфе мастера Айера, а потом на своей. А ты скажешь, у которой звук красивей.

Б о р н о к (еще до того, как Матех успел сыграть). У твоей… у твоей, мастер.

М а т е х. Не болтай, Борнок… Спишь на ходу.

Б о р н о к. Не-е… Ей-богу, не сплю. У твоей красивей, мастер.

М а т е х. Закрой глаза.

Борнок зажмуривается.

Теперь слушай! (Сначала играет на своей сольфе, потом на сольфе Айера.) Ну, какая лучше?

Б о р н о к (с закрытыми глазами). Твоя, мастер…

М а т е х. Хорошо, но какая? Первая или вторая?

Б о р н о к (открывает глаза). Вторая…

М а т е х. Видишь!.. Конечно, вторая… Это — сольфа Айера. (Кричит в дверь налево.) Зана… За-на…

З а н а (из соседней комнаты). Что это ты ни свет ни заря? Что стряслось?

М а т е х. Поди сюда, Зана!

Входит  З а н а.

З а н а. Ай-ай-ай… всю ночь работали? Еще не ложились?

М а т е х (встает, держа в руках две сольфы). Послушай, вышло или нет? На месте ли клапан? (Играет.) Что скажешь?

З а н а. Чтоб им провалиться — и твоему клапану, и твоей сольфе… До сих пор не ложились? А? Отвечайте!

М а т е х (виновато). Мы спали, Зана.

З а н а. Врешь — и не ложились.

М а т е х. Ну скажи ей, Борнок! Разве мы не спали всю ночь? Скажи, если она мне не верит…

Б о р н о к. Спали… (Зевает.) Всю ночь спали.

З а н а. Что хозяин, что подмастерье…

М а т е х. Скажи, Зана, у которой звук красивей? (Играет.)

З а н а (затыкает уши). Надоело мне, осточертели мне ваши звуки. Тридцать лет одно и то же… Будет ли этому конец? Только и слышу: «Клапан, клапан». А покончишь с клапаном, еще что-нибудь выдумаешь. (Падает лицом на кровать, плачет.)

М а т е х (гладя волосы жены). Ну, Зана… милая… Мы все ведь когда-нибудь умрем. Подумай только, когда я умру… мой голос будет жить. Ведь это прекрасно?.. Мой голос будет жить… Люди будут говорить: «Вот сольфа, которую сработал мастер Матех… Величайший в мире мастер сольф».

Б о р н о к. Величайший в мире мастер сольф…

М а т е х. Все будут слышать голос моих сольф.

Б о р н о к. Все…

М а т е х. Все издали будут узнавать. Будут поражаться: «Как он их сработал!» Зана, подумай только, мой голос останется на земле… Как это хорошо, правда, милая? Меня нет, а голос мой есть. Я умер, а голос мой жив.

З а н а (приподнимая голову). Когда ты умрешь… Но ведь ты и не жил на свете. Не жил!

М а т е х. Что поделаешь, Зана. Каждый живет по-своему. Если б не было сольф, твоему мужу не стоило бы жить. Я не мог бы жить, если б их не было. Но когда-нибудь…

З а н а. Когда-нибудь, когда-нибудь… Все когда-нибудь!..

Входит  Ш а р е й  с гантелями в руках. Кладет их посреди комнаты, выходит, снова возвращается с силовой пружиной, ядром и силомером. На нем гимнастические брюки, свитер, белые резиновые тапочки. Напружинивает грудь, измеряет грудь и бицепсы сантиметром. Остальные словно не замечают его.

М а т е х. Когда-нибудь… Ждать осталось не так уж долго, Зана… Может, сейчас распахнется вот эта дверь. (Хвастливо.) Они придут