Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман

с которым я не был раньше знаком. Встретились, поговорили. Он сказал, что хочет снять в главной роли Евгения Леонова. Мне казалось, что нужен артист помоложе, но Леонова утвердили. Я не ожидал от картины ничего особенного. Ни разу не был на съемках, да меня и не сильно приглашали. Первый просмотр картины – смотрел худсовет – сразу все изменил. Члены худсовета были взволнованы. Микаэляна поздравляли, меня меньше, но тоже. Потом показали фильм всем работникам студии в большом зале – аплодисменты. Но возникли и опасения – начальство может не принять. Показали «Премию» в Ленинградском обкоме – Романов не был в восторге, но копия картины уже была в Москве, в Госкино. Я возлагал надежды на моего героя, на бригадира Потапова – я его и задумал как защиту от цензуры.

– Значит, Потапов – это была ширма? Вы выбрали такого героя для «проходимости»?

– Я много лет был рабочим – ремонтником на чулочной фабрике, фрезеровщиком на заводе, диспетчером на стройке. Я хорошо знал пороки производства при социализме и то, как люди на разных уровнях воспринимают эти пороки. Благодаря этому мне удалось совместить искренность, правду и хитрость. Я знал толковых, думающих бригадиров, похожих на моего героя, но в каком-то смысле Потапов – это я, это мои мысли, мое настроение. Я никогда не был большим начальником (пришел на стройку после восьми лет службы в армии капитаном запаса). Конечно, я мог сделать главным героем инженера, но вот тут я принял решение, учитывающее советскую демагогию о роли и значении рабочего класса. Это было сознательное решение. Вам нужен герой-рабочий? Пожалуйста, вот вам бригадир Потапов. У фильма были и противники, и защитники. Потапов помогал защитникам. А больше всех им помог Косыгин. Ему фильм понравился, и это, по-видимому, имело решающее значение.

– Создатель польской «Солидарности» Лех Валенса как-то сказал, что именно герой «Премии» Потапов вдохновил его на борьбу. А Анатолий Смелянский назвал ваши пьесы «социологической сказкой про советскую жизнь». Как бы вы сами их оценили?

– В данном случае я больше доверяю Леху Валенсе, чем Толе Смелянскому. В разное время Смелянский называл мои пьесы по-разному. «Премия» – не сказка. Это правдивая наглядная политэкономия коренных пороков советского социализма «для чайников». И конечно, в фильме содержался призыв к действию, к решительному исправлению положения. На одной из демонстраций анархистов в Париже в качестве русского анархиста кто-то нес портрет Леонова – Потапова. Кстати, в Париже фильм «Премия» в одном из кинотеатров шел целый месяц. Но, пожалуй, нигде так остро не воспринимали мои пьесы, как в Польше.

– Можно сказать, что после «Заседания парткома» Олег Ефремов нашел своего драматурга. Ведь он поставил все ваши произведения…

– Вы знаете, чему я особенно радовался? Это когда поставили мою пьесу в двух самых известных театрах того времени – БДТ и МХАТе. Не огромному успеху спектаклей у зрителей, а тому, что мою первую пьесу Георгий Товстоногов и Олег Ефремов поставили точно так, как я ее написал. Не было ни одной просьбы ни от режиссеров, ни от актеров что-то изменить в тексте, сократить, переписать, дописать. Было, конечно, несколько цензурных изъятий, но театры приняли мой текст безоговорочно. Я этим гордился – ведь я драматург-самоучка и это моя первая пьеса. Это была очень трудная форма – время действия было равно реальному времени. Шло непрерывное собрание, заседание, где только говорили. Потом я написал еще три пьесы, основанные на этом классическом принципе, – «Мы, нижеподписавшиеся», «Наедине со всеми» и «Скамейку». Должен признаться, это тяжелая работа – непрерывно развивать действие от начала до конца и чтобы зрителю ни секунды не было скучно. Я думаю, качество текстов стало главной причиной нашего многолетнего сотрудничества с Олегом Ефремовым. Артистам было что играть. Ефремов сам играл в двух моих пьесах, играл замечательно. Нас объединяло одинаковое понимание того, что происходит в мире и стране. Мы были сторонниками социализма с человеческим лицом, мы надеялись, что перестройка будет развиваться в этом направлении. Но оказалось, от уродливого социализма можно перейти только к уродливому капитализму.

– В спектакле «Обратная связь» Иннокентий Смоктуновский, уже прославившийся как князь Мышкин, царь Федор Иоаннович, Гамлет и чеховский Иванов, играл первого секретаря горкома КПСС. Он принял эту роль без возражений?

– Однажды во время репетиций, в перерыве, Иннокентий Михайлович отвел меня в сторону: «Саша, – спросил он, – я вас очень уважаю, но скажите мне честно: бывают в жизни такие принципиальные секретари горкомов, как мой герой?» – «Очень редко, но бывают». И я рассказал о секретаре горкома, которого я знал, когда работал на строительстве Киришского нефтеперерабатывающего завода под Ленинградом. Однако по глазам Смоктуновского понял, что убедил его не до конца. «Только не говорите Олегу, что я об этом спрашивал», – произнес он. Спектакль этот принимать не хотели. Министр культуры Петр Демичев даже отказался его смотреть. Ефремов попросил содействия у одного из помощников Брежнева – Андрея Александрова-Агентова. Он посмотрел, попросил вычеркнуть несколько фраз и прислал генерала КГБ. Тот попросил вычеркнуть еще несколько фраз, и с большим трудом разрешили играть. Через месяц пришел на этот спектакль генсек Монголии Цеденбал с русской женой. Им очень не понравилось. Цеденбал пошел к Суслову: «Что у вас там ставят во МХАТе?» Над спектаклем снова нависла угроза. Как-то, не помню уже как, уладили. Кажется, тот же Александров-Агентов вмешался. Когда началась перестройка, Иннокентий Михайлович однажды подошел ко мне: «Саша, а ведь вы были правы, оказывается в „Обратной связи“ я играл Горбачева!»

– Я помню ефремовский спектакль «Мы, нижеподписавшиеся». Огромный электровоз, занимавший всю сцену, поворачивался к залу и устремлял свои фары на зрителей. В этот момент ты понимал, что эта махина готова тебя раздавить. И от всей души сочувствовал диспетчеру Лене Шиндину, которого потрясающе играл Александр Калягин. Он сражался за подписи под актом с такой страстью, словно речь шла о жизни и смерти. Жанр этой пьесы был обозначен как комедия, но перед нами разыгрывалась трагедия. Как рождался этот спектакль?

– Когда я работал на стройке, был такой случай: я ехал на электричке до Ленинграда, а в моем почти пустом вагоне моложавый мужичок поил водкой комиссию, которая не подписала акт о приемке какой-то пекарни. Он умолял подписать… два человека подписали, один отказался. Водку пил, а акт не подписывал… В конце концов и его уломали. Помню, он подписал и ручку, которой подписывал акт, выкинул в окно… Через много лет из этого случая родилась пьеса. Спектакль действительно был мощный. Эту пьесу еще поставил Театр сатиры. Там Андрюша Миронов