«Блудный сын» и другие пьесы - Андрей Хинг

не поют,

Черная темень и ночь…

О белый конь, о белый бог!..

Песня смолкает. Слуги зажигают свечи в канделябрах. Зеркала оживают. Затем  б о л ь ш и н с т в о  с л у г  уходит. Остаются только двое, каждый на своей стороне сцены. Выжидающе смотрят на Педро и Пабло. Выкрики.

П е д р о. Гуантемок!

Слуга разматывает веревку; слева, между первым и вторым зеркалом, с шуршанием опускается знамя с огненной птицей.

П а б л о. Крус де фуего!

Первое знамя справа: на желтом, широко развернувшемся полотнище в языках пламени — крест.

П е д р о. Колесо!

Второе знамя слева: колесо с шипами.

П а б л о. Корабль!

Второе знамя справа: серебряная барка на фоне черного моря.

П е д р о. Кувшин!

Третье знамя слева: кувшин и роза.

П а б л о. Меч!

Третье знамя справа: фиолетовый меч на черном шелке. Все знамена спущены. Педро и Пабло почти одновременно покидают свои места и подают знак слугам. С л у г и  уходят. Толстый Педро утиной походкой ковыляет к столу. Пабло подходит к зеркалу. Педро берет с подноса несколько маслин и жует их, сплевывая косточки прямо на пол; Пабло внимательно исследует в зеркале свое узкое, птичье лицо.

П е д р о (с ностальгической усмешкой). Гуантемок!.. (После паузы.) Человеку, который без устали глядится в зеркало, дьявол показывает задницу, дружище Пабло…

П а б л о. Я бы с бо́льшим удовольствием смотрел на нее, чем на твою круглую приторную рожу. Гуантемок!.. Всю ночь перед битвой ветер одолевал лагерь, люди во сне стонали от тоски и фасоли. А сколько раз мы уже праздновали?

П е д р о. Годовщины битв празднуют каждый год. Прошло восемь лет.

П а б л о. Наша последняя битва, и наша окончательная победа, и слава, и мир, и прекрасное будущее!.. Меня загнали в гавань, грузить корабли. Золота было очень мало, одни наряды из перьев.

П е д р о. А я, веришь, был рядом…

П а б л о. Прятался за кустом?..

П е д р о. Спрятался за кустом, зарылся в землю, штаны полны со страху…

П а б л о. Испанец!.. Честь и гордость!.. Хо-хо, Педро, хо-хо!..

П е д р о. Я из Кадиса. Вырос в порту, а там было не до геройства: мы добывали еду и женщин, самое необходимое.

П а б л о (все еще глядя в зеркало). Какой-то прыщик вскочил…

П е д р о. Ленивая кровь. Гнием мы, дружище Пабло.

П а б л о. Да, гнием, старые черви, гнием. Пресытились виселицами да кострами, плахами, дыбами да карательными экспедициями, а поля заросли сорняками, смердят разрушенные дома, Испания далеко, ох, далеко, король молчит, индейцы молчат…

П е д р о. Выходит, ты думаешь?..

П а б л о. Думай ты! Времени предостаточно…

П е д р о. Думаешь, его не назначат вице-королем?

П а б л о. А тебе-то что до этого? Пересчитывай знай ложки, бей слуг, найди себе кого-нибудь для постели. И аминь! В ту ночь, перед зарей, высунулся я из палатки и увидел: стоит он на холме и, вытянув шею, смотрит на небо. Я сказал себе: «Смотри-ка, вылитая цапля!» Ветер сплел из облаков длинную-длинную змею. Я дрожал от холода, хихикал и думал: «Бог знает, не упадет ли ему в клюв змея?..»

П е д р о. Назначения на должности губернаторов и вице-королей во всех колониях уже состоялись…

П а б л о. И…

П е д р о. Он завоевал эти земли. И, в конце концов, ведь не все равно, кому служишь…

П а б л о. Молчи! Ты-то везде чужой, а здесь ты ешь и спишь досыта и раздуваешься, как овечий сыр на солнце. Молчи уж, человече!

П е д р о. Они должны его назначить…

П а б л о. Молись, как он молится!

П е д р о. Засну…

П а б л о. Во время молитвы?.. Ох, Педро, цыган ты портовый! А сны тебе снятся?

П е д р о. Да, часто. Только очень путаные.

П а б л о. О битве?

П е д р о. Нет. О маленьких ребятишках, которые очищают корабли от ракушек.

П а б л о. Тот, кто во сне возвращается в детство, стоит на пороге смерти. Пускай тебе снится Гуантемок! Ведь сражений для тебя больше не будет.

П е д р о. Да, давно уже не было.

П а б л о. За неимением других развлечений господа ищут их в церкви. Послушать добрую молитву для них такое же удовольствие, как епископу выпустить ветры! А она тоже там?

П е д р о. Индианка? Да!

П а б л о. Разумеется. Наша сеньора де Гуантемок… Старик держит ее за руку и крестится ее грязными пальцами.

П е д р о. А она таращится перед собой. Свечки считает.

П а б л о. Черта с два! Хотя до десяти она, может, и выучилась…

П е д р о. Никогда не мог понять…

П а б л о. Почему старик взял ее?.. Этого? Это я тебе объясню. Она прекрасно умеет молчать. И нянчится с ним, когда он до смерти устает от своего сумасшествия, баюкает его до зари. Индианка. Он уже привык к вони этих краснокожих. И еще: у нашего старика такой темперамент, что не каждая женщина вынесет. А она выносит, и, может, ей даже такое нравится. Nuestra señora de Guantemoc…[3]

П е д р о. А сыночек умирает от зависти, страдает.

П а б л о (напевает).

Бедняга страдает,

Покоя не знает,

О милой грустит,

Ночами не спит…

П е д р о. У парня душа горит.

П а б л о. У обоих. И у старика, и у молодого.

П е д р о. Едут.

Издалека слышен топот конских копыт, звон бубенцов на упряжи мулов и крики слуг. Педро наклоняется, подбирает косточки от маслин, которые выплюнул на пол.

П а б л о (смеется). У тебя живот на ляжки наплывает. Таким людям, как ты, надо думать, когда и куда плевать.

П е д р о. А ты будешь плеваться собственными зубами… за такие шутки.

П а б л о. Не так-то много их у меня осталось… Подождем.

П е д р о. Подождем.

Пауза. Приближающиеся голоса. О б щ е с т в о, которое возвратилось со службы в кафедральном соборе, входит в зал. Мужчин больше, чем женщин, все одеты в темные костюмы с подчеркнутой провинциальной элегантностью, веерообразно размещаются на сцене, оставляя проход для  д о н а  Б а л т а з а р а. Ему двадцать пять лет, наигранная благовоспитанность; флюидные зеленые глаза, он меняется каждую минуту — то замкнут, закрыт, как карманный нож, то блестит, как его острие. Рядом с ним идут  К а э т а н а, С е к р е т а р ь  и  С у а н ц а. Они продолжают смеяться над шуткой, которую кто-то отпустил еще на лестнице. Подходят к столу.

К а э т а н а. Форель!..

Б а л т а з а р. …серебряная, нежная — из ручьев горных, снежных.

С е к р е т а р ь. Утренний улов.

К а э т а н а. Да простит бог мои прегрешения: я была убеждена, что здесь водятся только жабы.

Б а л т а з а р. Взгляд амазонки, восседающей на коне… О злоязычная Каэтана!..

С е к р е т а р ь. Неужели вы не заметили гор, милостивая государыня? Где гора — там ручей, а где ручей — там форель.

Б а л т а з а р. Точно! А где море — там смрад. Известная истина. Какой великолепный омар! Усы как у конкистадора, розовый, словно девица или разгневанный вельможа. А мы с тобой розовые, Каэтана?

К а э т а н а. Но ведь ты же не гневаешься, Балтазар!

Б а л т а з а р. Нет?..

К а э т а н а. В твоих жилах не