«Любовь» и другие одноактные пьесы - Мартин Гургенович Алоян

свадьбе внуков, и все это — скрипка, которая играет на свадьбе… Так как, товарищ лейтенант, идет?

Л е й т е н а н т. Идет, Ионашку, только я от роду не держал скрипку в руках.

И о н а ш к у. Вы в душу верите?

Л е й т е н а н т. Нет.

И о н а ш к у. Я говорю про человеческую душу.

Л е й т е н а н т. Верю.

И о н а ш к у. Ну тогда это ничего, ничего, говорю, что не держали скрипку в руках, главное — верить, потому что вера, товарищ лейтенант, одна вера — это уже скрипка, которая играет на свадьбе.

Слышны позывные рации.

Г о л о с  з а  с ц е н о й. Товарищ лейтенант, на проводе Первый!

Л е й т е н а н т  уходит. Ионашку встает, прячет скрипку в футляр, надевает шинель, набрасывает вещмешок на плечи.

Р а д у. Ты что это, Ионашкуле?

И о н а ш к у. Чего?

Р а д у. Куда собираешься?

И о н а ш к у. Так ведь победа, баде Раду! Почему, думаете вы, товарищ Первый вызвал товарища лейтенанта? Товарищ лейтенант, скажет ему товарищ Первый, — ура! Собирайтесь — в Берлине будем чествовать победителей. Ну, чего ждете? Собирайтесь!

Р а д у. Что-то не верю я, Ионашкуле!

И о н а ш к у. Почему не верите, товарищ сержант? Ведь не станет же товарищ Первый звать по пустякам!

Р а д у. Все думаю я, Ионашкуле, про слова Вики, что у нас, мол, слишком хороший оборонный рубеж. Ты заметил, на какой высоте мы окопались?

И о н а ш к у. Обыкновенная высота.

Р а д у. В том-то и дело, что не обыкновенная. По-моему, лучшей для боя, чем эта высота, у нас никогда не было.

И о н а ш к у. При чем тут бой, баде Раду?

Появляется  Л е й т е н а н т.

Что, собираемся в дорогу, товарищ лейтенант?

Л е й т е н а н т. Собираемся, Ионашку, только не все. Оставьте шинель, вещмешок, захватите только автомат.

И о н а ш к у. Есть оставить шинель и вещмешок и захватить с собой только автомат… А куда идти, товарищ лейтенант?

Л е й т е н а н т. В разведку, Ионашку, за языком. Пойду поищу еще одного, а потом объясню задание. (Уходит.)

И о н а ш к у. Что мне делать, баде Раду? Вы ведь знаете, что я… только возле вас храбрый, а без вас — закричит сова, и я уже наложил в штаны, а тут — в разведку.

Р а д у. Приказ есть приказ, Ионашку. Будь моя воля, так я направил бы тебя с поля боя к чертовой матери куда подальше, а лейтенант еще новый у нас и не знает, что ты за фрукт.

И о н а ш к у. Солдатами, видно, рождаются, баде Раду, а я не рожден для боя: и все-таки я воевал четыре года.

Р а д у. С кашей.

И о н а ш к у. Хоть бы с кашей, а пороха понюхал. Вот уже две недели, как разбили мою кухню, и я, так сказать, в действующей армии.

Р а д у. Раз в действующей, так действуй — выполняй приказание.

И о н а ш к у (вытирая слезы). Баде Раду…

Р а д у. Бог с тобой, так и быть: пойду и скажу лейтенанту, что ты уже… и попрошу послать меня.

Р а д у  уходит. Ионашку быстро вытирает глаза, так как появляются  Р а д у, В и к я  и  П е т р е.

П е т р е. Леший подери эти танки! Откуда только они взялись здесь, в нашем тылу?

В и к я. А жаль, черт возьми!

Р а д у. Чего жаль, Викя?

В и к я. Да я уже на свадьбе бы играл.

Р а д у. На какой свадьбе?

В и к я. Разве мало будет после войны свадеб?

Р а д у. Он и тебе наговорил про свадьбы?

В и к я. Оставьте парня в покое, баде Раду. Он хорошо говорит. Как-то легче на душе становится. Попрощаемся, что ли? (Обнимаются.) Выше голову, Ионашку! Ничего, малыш, мы еще попляшем на твоей свадьбе. Ну-ка, давай нашу! (Поет.)

Везь рындунелеле се лук…

И о н а ш к у (подпевает).

Се скутур фрунзеле де нук.

В с е (поют).

А ружинит фрунза дин вий.

Де че ну-мь вий, де че ну-мь вий[3].

В и к я. И вот еще, баде Раду. (Вынимает из-за пазухи мешочек.) Я носил эту землю четыре года. Бери ее себе. Это земля из наших холмов. От пуль уберегает. Отдашь ее детям, если что.

Р а д у (возвращая ему мешочек). Если от пуль уберегает, оставь ее себе.

В и к я. Там, куда я иду, вроде не должно быть пуль, все делается тихо и бесшумно. Ну да ладно. (Прячет за пазуху мешочек.) Бывайте, ребята!

И о н а ш к у. Будь здоров, Викя. Вернись живым.

В и к я. Ладно.

В и к я  уходит. П е т р е  молча жмет руки Ионашку и Раду и уходит за Викей.

И о н а ш к у. Буду помнить, баде Раду. На свадьбу посаженым отцом приглашу… Вы не заметили, как горели глаза Петре, баде Раду? Почему Викя пошел с ним? Вы же знаете, что…

Р а д у. Знаю. Но это был приказ лейтенанта. Вызвался пойти я, но лейтенант не разрешил: в случае если его убьют, я принимаю командование.

И о н а ш к у. Почему убьют товарища лейтенанта, баде Раду?

Р а д у. На войне все может быть.

Ионашку вынимает скрипку из футляра и начинает настраивать ее. Это невинное занятие скоро начинает раздражать Раду.

Да брось ты к чертям собачьим, Ионашкуле, эту скрипку!

И о н а ш к у. Как ее бросить, баде Раду? А если не сегодня-завтра маршал Жуков отдаст приказ по радио играть и петь, потому что пробил час полной победы, что мне тогда без скрипки прикажете делать? Знаете, баде Раду, как кончится эта война, брошу и землю и все, создам все-таки чату лэутар и будем петь и играть на свадьбах. А вы?

Р а д у. А что — я?

И о н а ш к у. Пойдете ко мне?

Р а д у. Куда?

И о н а ш к у. В чату лэутар?

Р а д у. Чертов сын! Что ты прилип ко мне со своей чатой лэутар, Ионашкуле?

И о н а ш к у. Тихо!

Р а д у. Ты чего?

И о н а ш к у. Вы ничего не слышите?

Р а д у. Ничего.

И о н а ш к у. И я ничего. А недавно конь заржал.

Р а д у. Тьфу! И тебя теплее от этого стало?

И о н а ш к у. От этого теплей не станет, а сказал, потому что от этой тишины начало звенеть в ушах…

Р а д у. Раз у тебя такой слух, вот и шел бы за языком.

И о н а ш к у. Я боюсь, баде Раду. С тех пор как батю расстреляли, как огня боюсь. Когда танки, еще ничего, а если их мундиры увижу, то дрожь берет, и я ничего не могу с собой поделать.

Слышно ржание коня.

Вот он, баде Раду!

Р а д у. Вижу.

И о н а ш к у. Не конь — огонь! Со звездочкой во лбу. Как наш Вороной… Бедный батя! И теперь как будто вижу его. «Ионашкуле, — говорит, — ты моложе меня, прыгай на коня, Ионашкуле, и скачи в лес, иначе пропал наш Вороной, заберут как пить дать!..». А я не прыгнул на Вороного, баде Раду, не прыгнул, потому что молодой был и трусливый, и теперь я труслив, это, видно, от бога, и вот тогда на Вороного прыгнул батя, конь рванулся вперед, а тот поднял автомат и… Батя! Батя!.. (Вытирая