Пьесы - Валентин Михайлович Крымко

Дарья Власьевна! С управхозом лаяться — тоже! Она же у нас ответсьемщица, как же!

Е л и з а в е т а. Удивительная вещь: дети на мать — ну, нисколечко… Понятно, что от разных прижиты, но все же! Эта Марианка черт знает с какими акцентами говорит — сразу с тремя… Люди воевали, а эта Никодимова все по заграницам таскалась… Говорят, она и у немцев в докторах ходила…

М а н е ж н и к о в. Зачем вы так? Она ведь вас не трогает.

Е л и з а в е т а. Да уж слова лишнего не выскажет — насобачилась, а сразу видно, что не наш человек. И дети какие-то… не наши…

К а т я. Мало ли что. К чему вам знать об этом? Дети — и дети. Хорошо, что в нашей квартире есть дети.

Е л и з а в е т а. Господи! С каких это пор? Без году неделя как вселилась и уже — «в нашей квартире», и уже порядочки свои…

Д а р ь я. Ну, ты, знаешь, тоже не очень задирайся: сама всю войну по эвакуациям слонялась.

Е л и з а в е т а. Я здесь жила — это мой дом, факт.

К а т я. Никто и не отнимает — живите на здоровье.

Е л и з а в е т а. Ты кем на фронте-то была?

К а т я. Радисткой. И что?

Е л и з а в е т а. Ну, это ладно! Звание меня интересует.

К а т я. Старший сержант.

Е л и з а в е т а. Вот и замри. Мой полковник вернется — тут другие порядки будут! Он крикнуть не крикнет, а посмотрит — и точка. У нас только так. Спроси у Дарьи Власьевны. Еще неизвестно, согласится ли муж жить под одной крышей с этой германской…

М а н е ж н и к о в. Прекратите, Елизавета! Пожалуйста…

Е л и з а в е т а. Ох-хо-хо! Интеллигентские сопли…

К а т я. Да что же это такое?!

Д а р ь я. Порядки тут будут советские! Понаехали — и тащите каждый на свой бок. Там он, может, и полковник, а по квартире я — генерал. И квартиру эту никому в обиду не дам… Эй, подполковница, молоко льется!

Е л и з а в е т а (быстро снимает кастрюлю). С чего это я — подполковница?

Д а р ь я. Раз муж — полковник, ты, значит, теперь под полковником. (Хохочет.)

М а н е ж н и к о в. Что это вы себе позволяете, Дарья Власьевна?

Д а р ь я. А что такого? Смешно говорят — я повторяю. Не по-вашему, простите, конечно. Я — баба заводская: мужскую работу делаю — по-мужицки и разговариваю…

М а н е ж н и к о в. Я бы не стал этим гордиться. (Уходит.)

К а т я. Зря хорошего человека обидели, Дарья Власьевна. Вы же не такая.

Д а р ь я. Почем тебе знать, какая я?

Е л и з а в е т а. Подумаешь, какие нежности при нашей бедности. Я вон не обиделась. В самом деле смешно. А ты не завидуй чужому счастью.

К а т я. С чего вы взяли, что я завидую?

Е л и з а в е т а. Не видно, что ли? Другие девки с фронта генералов везут, а ты — вон какая смазливенькая. Видать, не в коня корм — не по характеру и красота.

К а т я. Что вы обо всех судите? Своих забот нет? (Уходит.)

Д а р ь я. Всё. Чисто. Всех поразогнали. А тебе вот что скажу, Лизавета. Ума у тебя большого никогда не было — так ты меня послушай. Докторицу эту не лай. И детишек ейных не трогай. Они — сиротки, детишки эти. У Гитлера в плену родителей схоронили — вот она их и прихватила…

Е л и з а в е т а. Может, загораживается? Дети — сила надежная.

Д а р ь я. А вот это не нашего с тобой ума дело! Мальчик у ней — не то поляк, не то из белорусов, а может, с Украины. А девчонка — чистая испанка. Достоверно говорю. Вот знай, как я знаю, и притулись к стеночке — дай детям дорогу. Она им мать — пускай так и пойдет. Понятно, что ли?

Е л и з а в е т а. А мне что? Пусть идет как надо. Я сама по себе.

Д а р ь я. Я тебе, барынька моя ненаглядная, так скажу: с твоими привычками ты в блокаде и месяца б не протянула — сразу бы хвоста откинула. Так что боговать не приходится. А я вот на заводе управлялась за троих, и на огородах у Исакия гнулась — и такое было. И девушку в ледяной могиле видела. Была такая могила — красавица в глыбе замерзла. Да разве одна? Вон, говорят, на Литейном человек вмерз в воду да так и оставался до самой весны…

Е л и з а в е т а. Вы что это, назло все говорите? Знаете же, что не люблю. И незачем теперь.

Д а р ь я. А ты не люби, не люби, да почаще взглядывай! Иначе у тебя никакого права нет ленинградкой называться. С того и на детей у тебя глаз недобрый.

Е л и з а в е т а. Не пойму, Дарья Власьевна, ты мне угрожаешь, что ли?

Д а р ь я. Да на хрена ты мне сдалась сто лет — угрожать тебе! Я предупреждение делаю. Нарушишь — в толчке утоплю.

Е л и з а в е т а. Ну, и язык у вас! Особенно когда поддадите!

Д а р ь я. Я — поддам?.. Я так поддам, что и твой полковник со всей дивизией не поможет! Всю рожу набок сверну!

Е л и з а в е т а. Правильно профессор посоветовал: проспитесь. (Уходит.)

Дарья остается одна.

Д а р ь я (воет). А-а-а, окаянные! Скорей бы — в смену!.. Ходите тут, а человеку, может, жить не хочется… (Плачет.) Куда ж ты катишься, старая?!

Звонок в квартиру, долгий, требовательный.

Кто еще там? (Быстро отирает лицо платком и идет в коридор.) Вам кого?.. У нас все дома… Батюшки! (Открывает и отступает перед вошедшим Игорем.)

И г о р ь  в военной форме, с медалями, с чемоданом в руке и вещмешком за плечами.

Хоть этот живой!

И г о р ь (с трудом). Все знаю, тетя Даша… Ничего… Мое горе — я и понесу его. Зачем же вы так убиваетесь?

Д а р ь я. Так ведь оба мы с тобой, как пень в степи… Мои-то гаврики — тоже…

И г о р ь. Все трое?

Д а р ь я. Все… Витька тебя на кубиках азбуке учил! Помнишь?

И г о р ь. Помню, тетя Даша.

Д а р ь я. Готово. Нет его. Под Ростовом не стало. Еще в сорок втором, летом… Федька все в шахматы от тебя набирался. И это не забыл?

И г о р ь. Не забыл.

Д а р ь я. Нету Федьки. Кончился под Новороссийском. А Гришенька… Был грех: все он тебя к девкам звал и курить учил тайком — я знала.

И г о р ь. Значит, и Гриша…

Д а р ь я. Всех под корень сняли. Тот шестьдесят километров до Берлина не дошел. В письме у меня все описано… На мине его… Что осталось, схоронили… Мне замена подойдет на заводе — ко всем троим съезжу. Зарок такой дала… Ты не гляди, что плачу. Я приняла немного… Как приму, слезы подходят, а без этого — сушь, Игорек. (Разрыдалась.) А твоих… вот этими руками… на Смоленское свезла. Мама хорошо держалась, может, и дотянула бы, но отец… Легочный ведь он был у тебя… А я все на заводе… Пришла, а он уж третий день как… Вместе с мамой его и везли… Потом уж я одна, когда и ее пришлось… Вишь, сколько жизни во мне осталось? А я ничего — еще сил хватает с жильцами лаяться. Только что всех поразогнала… Ты что