Написанное остается - Александр Леонтьевич Петрашкевич

отлучаем вас от нашей святой веры и непорочной церкви, милосердия и прощения которой вы оказались недостойными. Мы передаем вас светскому суду для сожжения. Сверх того повелеваем, чтобы от сего часа все ваши книги, которые находятся в святой службе и в будущем попадут в ее руки, были бы внесены в списки запрещенных сочинений, публично разорваны и сожжены на площади. Да будет так, как мы утвердили!»

Н у н ц и й. Аминь!

XII

Келья. Поздний вечер. Входит  Г у с о в с к и й.

М а н у э л л а (из-за ширмы). Ты сегодня так рано? (Выглядывает. Испуганно.) Кто вы?

Г у с о в с к и й. Сеньора, ради всех святых, не пугайтесь.

М а н у э л л а (выходит из-за ширмы, одеваться не спешит). А я и не пугаюсь.

Г у с о в с к и й. Тем лучше. Примите от меня, сеньора, с любовью вот это ожерелье. (Примеривает подарок, целует Мануэллу, замечает книги Скорины и сутану нунция.)

Мануэлла перехватывает взгляд Гусовского.

Вы хотите сказать, что сюда может войти папский нунций?

М а н у э л л а. Папский нунций допрашивает еретиков.

Г у с о в с к и й. В таком случае спешить не будем. (Снимает плащ, затем расстегивает ремень шпаги.)

Мануэлла исчезает за ширмой. Гусовский быстро надевает сутану нунция, подпоясывает шпагу, накидывает на плечи свой плащ и незаметно исчезает.

М а н у э л л а (из-за ширмы). Сколько же тебя можно ждать? (Через какое-то время выходит из-за ширмы без монашеского одеяния и в недоумении.)

Появляется  н у н ц и й.

(Нунцию, капризно.) Сколько же тебя можно ждать?..

Н у н ц и й. Дела, дитя мое, дела божественного свойства. (Раздевается.)

XIII

Л ю т е р  в своем кабинете. Появляется  Э л ь з а.

Э л ь з а. К вам сестра Мануэлла.

Л ю т е р (встревоженно). Мануэлла?! Сама?!

Появляется  М а н у э л л а. Эльза выходит.

М а н у э л л а. Вы же сами сказали, если что-то необычное случится, чтобы сама сообщила. А вчера с вечера ко мне какой-то чудак забежал — нунция не было, он как раз русинов допрашивал, — ожерелье подарил, поцеловал мимоходом… Пока я… а он исчез… Я так и не поняла, что ему надо было…

Л ю т е р. Русинов, говоришь, допрашивал? И как же они там?!

М а н у э л л а. Молчат, как каменные. А нунций злой, как собака. Вчера суд окончился. Сегодня ночью их душить будут… (Воспользовавшись паузой.) И когда вы уж меня к себе возьмете, ваша светлость? От нунция козлом несет, дышать нечем!

Л ю т е р. Продышишь! Придет время — возьму. А теперь иди. Козел проснется, а тебя нет под боком.

Мануэлла уходит. Входит  Э л ь з а.

Э л ь з а. И что только нунций нашел в этой лахудре?

Л ю т е р (хмуро). У каждого нунция свой вкус.

XIV

Камера пыток. Зажатый острыми шипами теснейшего узилища, стоит  С к о р и н а. Рядом с ним у стены сидит  О д в е р н и к.

С к о р и н а (через муки пытки). Ты проклинаешь меня, Юрий?

О д в е р н и к. С чего ты взял?

С к о р и н а. Я загубил тебя…

О д в е р н и к. Брось пустой разговор, Франциск. Ты меня предупреждал. Я знал, что дело твое опасное. Ты ни при чем. Я себе простить не могу, что Маргариту с собой взял… Степанку осиротили.

С к о р и н а. Может, ей с Петром удастся выбраться…

О д в е р н и к. Вряд ли… Молчит квалификатор. Не клюнул, как видишь, на наше «золото»… Погнала же нас нелегкая через неметчину… Теперь все пойдет прахом. А думалось — в Вильне мельницу бумажную поставим, типографию сложим, станки печатные справим, с Москвою связь наладим. И загудит дело книжное по всей Великой Руси. Такая неудача! Такая промашка!..

С к о р и н а. Потерпеть неудачу в стремлении к великому — ошибка благородная. И что бы там ни случилось, а то, что мы начали, не остановится. Купец Богдан Онков Библию нашу в Москву повез. По дороге в Чудов монастырь к Максиму Греку заедет. А тот одной надеждой живет — на Москве печатное дело заложить. Наистарший бургомистр Вильны Якуб Бабич книжным делом загорелся. Князь Константин Острожский великий милостник печатной книги. Не умрет наше дело, Юрий! Не должно!.. Только бы Мстиславца и Маргариту спасти, а там и помереть не страшно…

О д в е р н и к. Маргариту напрасно с собой взял.

С к о р и н а. Не казни себя! Кто же знал! Любит она тебя по-настоящему, вот и не осталась дома.

О д в е р н и к. Должно, любит.

С к о р и н а. А ты вроде сомневаешься?

О д в е р н и к. Ну, что ты. Как узнала, что к тебе еду, на минуту не отошла. Не возьмешь, говорит, с собою, умру от печали. Взял… и загубил.

Появляются  к в а л и ф и к а т о р  и  п а л а ч.

К в а л и ф и к а т о р (палачу на Одверника). Этому дай воды, а этому (на Скорину) колесо отверни. Пришло время о божественном поговорить… Ну как оно, доктор? О чем думаем? На что надеемся? О чем рассуждаем? (Вертит колесо — стенки узилища расходятся.)

С к о р и н а. О путях усовершенствования человеческой природы размышляю.

О д в е р н и к. Хреново бог человека сделал. Вот ты, палач твой, судилище ваше — разве люди? (Отстраняет кружку с водой, которую ему подает палач.)

К в а л и ф и к а т о р. О смерти, о смерти думать надо.

С к о р и н а. Напрасно шутите. Размышление смерти и познание самого себя есть наивысшая мудрость.

Появляется  н у н ц и й.

К в а л и ф и к а т о р. Наивысшая мудрость — познать бога!

Квалификатор и палач выходят.

С к о р и н а. Разумное самопознание — вот основа мудрости и жизни.

К в а л и ф и к а т о р. Призыв к оправданию разума — вызов богу, церкви, вере! Вы зажгли свой факел от огня древних мудрецов, вы хотите вызвать пожар вольнодумства и богохульства. Вы замахнулись на самые догмы святого писания!

С к о р и н а. Идея просвещения и человеколюбия, может, важнейшая из всех идей, которые родились в голове человечества за все тысячелетия его существования. Только при совершенном человеке — совершенны держава и общество.

Н у н ц и й (открывает дверь, зовет). Мастер, подойди сюда!

Появляется  п а л а ч.

П а л а ч (услужливо). Сейчас подкрутим, святой отец. (Берется за колесо.) Только все одно. Мне уже попадались русины. Такой народ, как говорит брат Иохим.

Н у н ц и й. Я вырву тебе язык… (После паузы.) И отрублю руки, если ты еще дотронешься до него!

П а л а ч (испуганно). Простите, святой отец. (Выходит.)

Н у н ц и й (Скорине). А вам пора бы уже и согласиться. Печатал бы наши книги на своем языке и для своего народа, жил бы себе в почете и достатке… Сдалась вам та Белая Русь?!

С к о р и н а. Потому и сдалась, что единственная она у меня и на всю жизнь!

Н у н ц и й (кричит). Мастер!

Появляется  п а л а ч.

Помоги доктору найти кратчайший путь к истине!.. Что смотришь? Подкрути как следует! (Уходит.)

П а л а ч (растерянно). То открути, то подкрути… Влип я с тобой, доктор. (Вертит колесо.)

Шипы узилища сходятся. Скорина теряет сознание. В забытьи ему являются, как привидения, н у н ц и й, Э л ь з а, М а н у э л л а, М а р т и н  Л ю т е р, Т о м а с  М ю н ц е р, Н и к о л а й  К о п е р н и к, М а к с и м  Г р е к, М а р г а р и т а.

Н у н ц и й. Покайся, доктор, и пообещай…

С к о р и н а. Нет!

Н у н ц и й. Ты уже изменил католицизму. Что тебя сдерживает изменить православию?

С к о р и н а. Можно поменять пастора, но не Родину.

Нунций исчезает. Появляется  М а р г а р и т а.

М а р г а р и т а. Прощай, Франциск. (Исчезает.)

С к о р и н а. Маргарита!!!

Появляются  Э л ь з а