Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген
М а г и с т р. Ладно, это звучит как прощальное послание, изуродованное восклицательными знаками. Что ты скажешь дядюшке?
Я н. Ничего, он до сих пор весь в заботах, не знает, чем поразить окружающих — фраком, новым пальто или стеклышком, которым пользуются близорукие на один глаз. Он до сих пор не может отдышаться. До сих пор готов с руганью подобрать собственный плевок. Он был для меня пугалом, творцом ужасов, по приказу которых я плакал.
М а г и с т р. Это были хорошие взбучки.
Я н. Все одно, магистр. Осмеяние и позор — что в них! Я ухожу.
М а г и с т р. Думаешь, я отпущу тебя?
Я н. Уверен.
М а г и с т р. Что ж, увидим! Твой посох! Называешь его костылем или шпагой?
Я н. Как вам будет угодно.
М а г и с т р (переламывает посох). Безделушка.
Я н. Мне он не нужен, не нужна мне и книга.
М а г и с т р. Ах, мои эклоги!
Я н. Да, ваши эклоги, поэт.
М а г и с т р. Что ж, этот непроглядный бред не развеется? Неужто ты и в самом деле не болтаешь попусту? Это не дурацкая игра, в которую я влип, как последний осел?
Я н. Нет, вам не удастся запугать меня.
М а г и с т р. Плевать мне на все мои обязанности, упрямец.
Я н. Прощайте!
М а г и с т р. Гордец! Постой же! Я свяжу тебя как безумца.
Ян борется с магистром, повергает его наземь и уходит.
М а г и с т р. Возмутительно! Тебя повалили как валуха, повалили, а ты должен опять подыматься, чтобы следовать за своим обидчиком! O tempora, o mores![147] Фу-ты, вот оно, право посредственности! Наименьший из малых, смиреннейший из смиренных превращается в свою противоположность — и смотрите-ка, куда только девались его мелкие пристойности! Его лоб сразу становится широким и бычьим. Лицо обрастает бородой. И айда — в мир! Ха, как быстро гаснет эта щепоть пурпура, а ты живешь пятьдесят лет. Мне она по вкусу, но мой Ян будет таить память о ней от дочерей и сыночка, когда им захочется подобных же развлечений. Ах, он дословно повторит потрепанную историю блудного сына, ибо, кроме этого рассказа, ничего не знает о заблуждениях. Готов побиться об заклад, что мой гуляка без гроша. У него пустой карман, и уже вечером он будет протягивать руку, взывая о господнем подаянии. (Пересчитывает свои деньги.) Ах, ах, ах! Потрушу рядом с Еником, впав в детство слишком позднее и слишком раннее. Будем спорить, где заночевать, и я уверен, что Ян, руководствуясь примером бульварной литературы, выберет дубовую рощицу. Будем спать как бродяги и жить впроголодь. На нас станут показывать пальцем, и всякий раз при входе в деревню мы будем вспугивать крикливое стадо гусей. Право, вот прекрасная перспектива — воскрешать пришедшее в упадок странничество почти босиком и в скудной одежде. (Поднимает эклоги.) Моя книга, несомненно, никуда не годна, не вызывает сильного волнения и лишена мятежного духа. Посох Яна не окован моим стихом. И все же каким-то кружным путем стих мой ведет к той же цели. О дьявол, это овчарня безумцев! Да что там! В конце концов, еще ничего не потеряно. Когда надо, я умею быть красноречивым и, если не ошибаюсь, приведу Яна назад. Ну же, левой, левой!
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
П е р в ы й в о р. Черт возьми, что это тут такое мокрое?
В т о р о й в о р. Роса!
П е р в ы й в о р. Бесово семя!
Т р е т и й в о р. Псарня тебе тут, что ли? Что ты сыплешь проклятиями, как священник в людской? Ложись и спи!
П е р в ы й в о р. Не могу-у-у-у.
Т р е т и й в о р. Голос, ей-ей, шакалий. Ну, парень, тебя нам только и не хватало!
П е р в ы й в о р. У, тут жаба.
В т о р о й в о р. Осел, не можешь отличить жабу от квакши. Откуда тут взяться поганой жабе?
Т р е т и й в о р. Признаюсь, я бы лучше дрых, чем слушать вас, духи скал. Духи с Еврейских Печей{108}.
В т о р о й в о р. А кто начал? Я, господа, молчу, как в темнице.
Т р е т и й в о р. Ни слова больше! Давайте спать! Фу, черти проклятые, не могу заснуть.
В т о р о й в о р. Ты прав, приятель, кто будет валяться за печкой, когда уже утро? Утро, утречко, встанем, умоемся и почнем бочонок. Распечатаем день. Ну, что нового? Что вы нам несете, миленькие полицейские?
П е р в ы й в о р. Оставь! Не каркай. Не наводи тень на плетень.
В т о р о й в о р. На плетне или на заборе, на городских укреплениях или на стене у окна, где висело полотенце, которое ты украл? Бедняжка, дурные воспоминания терзают тебя с такой же остротой, с какой мне хочется позавтракать!
Т р е т и й в о р. Завтракать! Этим искусством я не владею. Разучился за долгие годы. Да и вы отучитесь от чрезмерного казакования.
П е р в ы й в о р. Сдается мне, горемыка, что твоя бутылка еще не совсем пуста. Сдается, ты завтракаешь тайком, в печальном одиночестве. Сдается, ты не веришь в благотворительность.
Т р е т и й в о р. Ничего не осталось.
В т о р о й в о р. Семь раз отмерь — один отрежь! Посмотрим.
Т р е т и й в о р. Пошел прочь! Что ты делаешь, парень!
П е р в ы й в о р. Готово.
Т р е т и й в о р. Какого беса, караул, грабят! Мои капли для успокоения испарились, мой резерв на черный день приказал долго жить!
В т о р о й в о р. Фу-ты, у твоей водки вкус, словно это смесь уксуса с солью. Болтает о добром вине для судного дня, а оставил себе каплю яду.
Т р е т и й в о р. Ха! Поговорим об этом с глазу на глаз.
Борются.
В т о р о й в о р. Хотел бы я видеть, как у вас полетят из карманов часы и, конечно же, — стеклом вниз. Вот смеху будет!
Т р е т и й в о р. Эх, ты, ловец либушских уток да гусей! Ты, куроцап, исповедующий робкую поспешность. Вы бы только посмотрели, люди, как он с живым селезнем за пазухой задирал нос перед полицейским патрулем и как крутил пальцами, сложенными на животе! С селезнем за пазухой, с селезнем, который щипал волосы на его груди, оттопыривал куртку и, наконец, опершись перепончатой лапой о его сердце, закрякал. А потом вы оба улепетывали в курятник, спереди — селезень, сзади — Йоган!
В т о р о й в о р. Пропади все пропадом.
Т р е т и й в о р. Хватит, ребята! Тихо! Я вам кое-что скажу.
П е р в ы й в о р. Выкладывай. Что там у тебя?
В т о р о й в о р. Ничего, ровным счетом ничего толкового.
Т р е т и й в о р. Мудрость приходит с годами, а я жить не спешу.
В т о р о й в о р. Ну, говори.
Т р е т и й в о р. Неделю или две назад иду это я мимо дома с часами. Знаете, где он. Ну, скажу я вам, сад отменный, калитка настежь, и нигде не души. Господи, вот, думаю, привалило счастье! Прикидываюсь дурачком, так, на всякий случай, раскрываю торбу пошире — и на тебе: передо мной старый господин. Прислушиваюсь — храпит, дорогуша, как Христос в яслях. На колене книга, палец между страницами, а
Откройте для себя мир чтения на siteknig.com - месте, где каждая книга оживает прямо в браузере. Здесь вас уже ждёт произведение Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген, относящееся к жанру Драматургия. Никаких регистраций, никаких преград - только вы и история, доступная в полном формате. Наш литературный портал создан для тех, кто любит комфорт: хотите читать с телефона - пожалуйста; предпочитаете ноутбук - идеально! Все книги открываются моментально и представлены полностью, без сокращений и скрытых страниц. Каталог жанров поможет вам быстро найти что-то по настроению: увлекательный роман, динамичное фэнтези, глубокую классику или лёгкое чтение перед сном. Мы ежедневно расширяем библиотеку, добавляя новые произведения, чтобы вам всегда было что открыть "на потом". Сегодня на siteknig.com доступно более 200000 книг - и каждая готова стать вашей новой любимой. Просто выбирайте, открывайте и наслаждайтесь чтением там, где вам удобно.
