Песня Безумного Садовника - Льюис Кэрролл

class="p1">Но в ответ Кровопир лишь причмокнул опять

И притом облизнулся нахально.

Ах, от этой напасти, от оскаленной пасти

Как укрыться, скажите на милость?

Он подпрыгнул, свалился, заметался, забился,

И сознанье его помутилось.

Был на жуткую гибель Банкир обречен,

Но как раз подоспела подмога.

– Я вас предупреждал! – заявил Балабон,

Прозвенев колокольчиком строго.

Но Банкир слышал звон и не ведал, где он,

Весь в лице изменился, бедняга,

Так силен был испуг, что парадный сюртук

У него побелел как бумага.

И запомнили все странный блеск его глаз

И как часто он дергался, будто

Что-то важное с помощью диких гримас

Объяснить порывался кому-то.

Он смотрел сам не свой, он мотал головой,

Улыбаясь наивней ребенка,

И руками вертел, и тихонько свистел,

И прищелкивал пальцами звонко.

– Ах, оставьте его! – предводитель сказал.

Надо помнить про цель основную.

Уж закат запылал над вершинами скал:

Время Снарком заняться вплотную!

Вопль восьмой. Исчезновение

И со свечкой искали они, и с умом,

С упованьем и крепкой дубиной,

Понижением акций грозили притом

И пленяли улыбкой невинной.

Из ущелий уже поползла темнота,

Надо было спешить следотопам,

И Бобер, опираясь на кончик хвоста,

Поскакал кенгуриным галопом.

– Тише! Кто-то кричит! – закричал Балабон.

Кто-то машет нам шляпой своей.

Это – Как Его Бишь, я клянусь, это он,

Он до Снарка добрался, ей-ей!

И они увидали: вдали, над горой,

Он стоял средь клубящейся мглы,

Беззаветный Дохляк – Неизвестный Герой

На уступе отвесной скалы.

Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам,

Неподвижный на фоне небес,

И внезапно (никто не поверил глазам)

Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез.

«Это Снарк!» – долетел к ним ликующий клик,

Смелый зов, искушавший судьбу,

Крик удачи и хохот… и вдруг, через миг,

Ужасающий вопль: «Это – Бууу!..»

И – молчанье! Иным показалось еще,

Будто отзвук, похожий на «джум»,

Прошуршал и затих. Но, по мненью других,

Это ветра послышался шум.

Они долго искали вблизи и вдали,

Проверяли все спуски и списки,

Но от храброго Булочника не нашли

Ни следа, ни платка, ни записки.

Недопев до конца лебединый финал,

Недовыпекши миру подарка,

Он без слуху и духу внезапно пропал –

Видно, Буджум ошибистей Снарка!

Из книги «Сильвия и Бруно»

1889–1893

Песня Безумного Садовника

Он думал – перед ним Жираф,

Играющий в лото;

Протер глаза, а перед ним –

На Вешалке Пальто.

«Нигде на свете, – он вздохнул, —

Не ждет меня никто!»

Он думал – на сковороде

Готовая Треска;

Протер глаза, а перед ним –

Еловая Доска.

«Тоска, – шепнул он, зарыдав, —

Куда ни глянь, тоска!»

Он думал, что на потолке

Сидит Большой Паук;

Протер глаза, а перед ним –

Разгадка Всех Наук;

«Учение, – подумал он, —

Не стоит этих мук!»

Он думал, что над ним кружит

Могучий Альбатрос;

Протер глаза, а это был

Финансовый Вопрос.

«Поклюй горошку, – он сказал, —

Мне жаль тебя до слез!»

Он думал, что его ждала

Карета у Дверей;

Протер глаза, а перед ним –

Шесть Карт без козырей.

«Как странно, – удивился он, —

Что я не царь зверей!»

Он думал – на него идет

Свирепый Носорог;

Протер глаза, а перед ним –

С Микстурой Пузырек.

«Куда вкусней, – подумал он, —

Был бабушкин пирог!»

Он думал – прыгает Студент

В автобус на ходу;

Протер глаза, а это был

Хохлатый Какаду.

«Поосторожней! – крикнул он, —

Не попади в беду!»

Он думал – перед ним Осел

Играет на трубе;

Протер глаза, а перед ним –

Афиша на Столбе.

«Пора домой, – подумал он, —

Погодка так себе!»

Он думал – перед ним Венок

Величья и побед;

Протер глаза, а это был

Без ножки Табурет.

«Все кончено! – воскликнул он. —

Надежды больше нет!»

Три Барсука

Сидели на горе три барсука

И грезили, витая в облаках,

Внимая гулу бурь издалека

И в ближней роще – щебетанью птах.

Они могли бы так сидеть века

В мечтах, в мечтах, в мечтах.

Гуляли три Селедки под горой

(Уж так оно нечаянно сошлось)

И, заняты то песней, то игрой,

На Барсуков поглядывали вкось:

Авось, они заметят – под горой…

Авось, авось, авось!

Селедка-мать рыдала на заре

На камне, слезы горькие лия;

Барсук-отец стонал в своей норе

И повторял: – Вернитесь, сыновья!

Вам пирога с черникою отре-

жу я, – жу я, – жу я!

И тетушке Селедке говорил:

– Теперь нам с вами тосковать все дни,

Век доживая из последних сил

Без деток, без семьи и без родни;

Остались мы – так, видно, Рок судил! –

Одни, одни, одни!

А дочери Селедкины втроем

Плясали на лужайке краковяк

И распевали песенки о том,

Что жизнь – такой пленительный пустяк:

– Давай, подруженька, еще споем –

Пустяк, пустяк, пустяк!

Был хор Селедок так громкоголос,

Что Барсуков отвлек от их мечты.

– А знает ли их Мать – вот в чем вопрос! –

Где бродят дочери до темноты?

Давно пора им накрутить всерьез

Хвосты, хвосты, хвосты.

А были эти трое Барсуков

Неопытны, наивны, не хитры,

Они не ели жирных Судаков,

Не пробовали никогда икры;

Они не знали даже, вкус каков –

Селедочной икры!

Но вера их в добро была крепка,

И на ветвях затихло пенье птах,

Когда к волнам сошли три Барсука,

Неся беглянок бережно в зубах,

Туда, где Мать Селедка их ждала

В слезах, в слезах, в слезах!

Бесси поет своей кукле

– Матильда Джей, – тебе твержу, —

Смотри! смотри, что покажу!

Но ты не смотришь никуда –

Ты у меня слепая, да?

Тебе я песенки пою,

Тебе вопросы задаю,

Но ты в ответ молчишь всегда –

Ты у меня немая, да?

Кричу тебе, зову, зову,

Чуть горло я не надорву,

Но ты не слышишь никогда –

Ты у меня глухая, да?

Пусть ты слепа, нема, глуха –

Не хмурься, это чепуха.

Ведь ты кому-то всех нужней…

Хотя бы мне, Матильда Джей!

Человечек с ружьишком

Муженёк с ноготок, коротышка,

Сел за стол и уставился на

Преогромного рака под крышкой,

Что сварила малышка жена.

– Дай-ка лучше ружьишко мне, душка,

Брось на счастье галошку мне вслед:

Я хочу побродить над речушкой,

Утку сбить на обед.

Подала ему крошка ружьишко,

И