Утешение - Николай Петрович Гаврилов

Ольга. — Нет возможности позвонить, поэтому пишу, пользуясь солдатской почтой. Я в Грозном, живу в военной части. Я не одна такая мать. Алеши в части нет, он не вышел из боя первого января. Один из офицеров указал мне приблизительное место, где он пропал. Хотя он не уверен, что это был Алексей, но я знаю, что это он. Сердцем чувствую. Надо расспрашивать людей, которые там живут. Местные всё знают, и я верю, что найду его.

Постоянно думаю о вас. Как вы там, мои родные? Как у Насти в школе, как твое здоровье, мамочка? Я знаю, что задержалась здесь, что уже давно пора вернуться домой, но пока не могу. Надеюсь, мама, ты меня поймешь. Матери, которые здесь, говорят командованию: отдайте нам хоть что-то, если не живого, мертвого отдайте, мы бы похоронили его и жили дальше с этим горем, ставили бы в храмах свечки, свыкаясь с мыслью, что его больше нет. Они такие, как Алеша, — не живые и не мертвые. И каждый день думаешь, что он где-то рядом и зовет тебя, что его бьют, мучают, а завтра убьют, и ты могла успеть его спасти, но не спасла. И от таких мыслей можно сойти с ума. Только Настеньке про это не говори, ладно?

Безумно хочу к вам. Разрываюсь между вами и Лешей. Каждый вечер говорю себе: завтра произойдет чудо, и мы ближайшим вертолетом вылетим в Моздок. Война здесь страшная, даже не могла себе представить, что такое возможно, а сейчас уже не могу себе представить, что где-то мир и идет нормальная жизнь. Деньги у меня еще есть, в столовой кормят, люди встречаются по большей части хорошие — командование равнодушно, а люди стараются помочь, как всегда в нашей стране. За меня не беспокойтесь.

Все дни было пасмурно — зима здесь противная, с ветрами и слякотью, а сегодня вдруг выглянуло солнце. И я в первый раз увидела горы. Далеко, синие и высокие. С солнышком сразу и настроение поднялось.

Как же я по вам соскучилась. Мама, мамочка, потерпи еще немного. Я думаю, еще не больше недели. Люблю тебя. И спасибо тебе за все!»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ВСТРЕЧА

20.01.1995　

По пустой безжизненной улице с развалинами домов по сторонам, ревя двигателем, ехала бронированная боевая машина пехоты. На БМП сидело несколько человек. Один перед башней, держась за ствол скорострельной пушки, остальные на десанте за ней. В черных вязаных шапочках, в бронежилетах, с подсумками и автоматами, с трубами гранатометов за спинами. Чтобы удобнее было сидеть, на броне лежал замызганный цветной ковер.　

Лязгая гусеницами, тяжелая машина на полной скорости проскочила мертвенный переулок, и тут сидящие на броне военные заметили впереди одинокую фигуру женщины, идущую по обочине. Заслышав металлический лязг и шум за спиной, женщина благоразумно сошла с асфальта в сторону.

Выбрасывая струю дыма, БМП проехала мимо, но вдруг резко остановилась, качнувшись вперед и назад. Человек, обжимавший рукой пушку, спрыгнул на землю и, шагнув к женщине, удивленно воскликнул:　

— Ольга? Простите, вы Ольга? Мы с вами в Моздок ехали. Я Слава. Вы что здесь одна ходите? Жить надоело?　

Славу было не узнать. Лицо похудело, подбородок зарос щетиной, под глазами красные круги от ветра, холода и усталости. Но сами глаза остались прежними — с блеском веселого задора. Поверх бушлата куча подсумков с магазинами для автомата, с гранатами. На шее гражданский шарф. Из-за амуниции он выглядел толстым и неповоротливым. Погон не видно. Все сидящие на броне были без погон, хотя по возрасту и по какой-то уверенности в позах становилось понятно, что они офицеры.　

— Как вы здесь оказались? Нельзя здесь одной ходить. Куда вы направлялись? — сыпал вопросами Слава, и было видно, что он искренне рад Ольге, как будто встретил давнюю и близкую подругу. Военные на БМП между тем защелкали предохранителями автоматов, беря под прицел ближайшие здания.　

— Я на железнодорожный вокзал иду. Вернее, рядом. Мне сказали, что Алеша там… Последнее место, где его видели, — торопливо, радуясь, наверное, еще больше Славы, выговорила Ольга. Есть такие люди, которых как будто знаешь всю жизнь.　

— Понятно. Залезайте на броню, мы вас подвезем. Вот, берись за поручень… Пацаны, помогите ей. Сейчас подсажу… С ветерком доедем. Ну вы… ты… смелая. Дайте кто-нибудь ей на что сесть.　

Один из военных протянул взобравшейся на борт Ольге грязную замасленную подушку. Посоветовал:　

— Подложите под себя. А то жестко ехать. Не лимузин…　

Слава забрался на свое место, постучал по люку. БМП взревела, дернулась — Ольга чуть не улетела — и, набирая ход, грохоча гусеницами, продолжила движение.　

В лицо бил ветер. Капюшон сорвало. Через несколько минут кожа на лбу и скулах задеревенела. Ольга держалась изо всех сил за основание какой-то антенны. Трясло и подкидывало неимоверно. Она ехала высоко над землей вместе с обвешенными оружием бойцами, и непонятно почему, может, от встречи со Славой, может, оттого, что она находится среди бойцов и ей на минуту не надо бояться ни людей, ни собак, на душе стало хорошо.　

Мелькали вдоль улицы дома разбитые и дома пока целые, поваленные столбы. Видела местных, двух старушек с гружеными саночками, которые с удивлением смотрели на сидящую на БМП женщину. Из-за рева двигателя разговаривать со Славой не представлялось возможным, поэтому, когда она поняла, что они выезжают к привокзальной площади, когда показалось разрушенное, как в Сталинграде, закопченное здание вокзала, а слева стоящая торцом пятиэтажка с витринами без стекол, она схватила за руку ближайшего военного, а он ткнул Славу прикладом автомата.　

БМП сбавила ход, заехала во двор пятиэтажки и встала.　

Вокруг ни души.　

— Оля, пропадешь здесь. Подумай, — переходя на «ты», предупредил Слава, помогая ей спуститься. У него как-то получалось мгновенно сближаться и становиться родным. — Может, с нами, а? Ладно, понимаю… Смотри… — Он стал очень серьезен. — Вон, видишь, девятиэтажка? Вон, краешек над домами. Там наш опорник. Мы едем туда. Как только с местными переговоришь, двигай к нам. Но только не в темноте — наши застрелят. Там меня найдешь. Ни в коем случае не доверяй местным. Взгляд не прячь, смотри в глаза — с достоинством, но без вызова, понимаешь? Главное, чтобы было видно, что у тебя нечего взять, что ты не добыча. Если темнота застала, жди утра, где придётся, но только не на улице. Когда будешь подходить к девятиэтажке, сними капюшон и руки подними вверх. Кричи, что меня ищешь, мой позывной —