Сделка. Я тебе верю (СИ) - Беж Рина

— Что, млять, со мной не так? — вопрошает муж, наступая. — Почему ты никогда на меня не смотришь так, как на него? Ведь это я был рядом с тобой все годы. Я. Не он, бросивший тебя и сбежавший заграницу.

Проглатываю собственные обвинения и озвучиваю то, что беспокоит сильнее остального:

— Ярослав, это ты изменил номер Тихомирова в моем телефоне? Ты сделал так, чтобы мы не могли с ним общаться?

— Ты о чем? — хмурится супруг.

И этою мне хватает чтобы понять — он не разыгрывает непонимание.

Действительно не улавливает, о чем речь. Значит, конкретно к этому поганому событию не причастен.

18.

ДАРЬЯ

Остаток первого рабочего дня этой недели пролетает незаметно. Вроде бы только села, открыла документ, вчиталась в текст, взяла в руки маркер, чтобы отметить правки, и вот уже на часах около восьми. Все нормальные люди давно вернулись домой и отдыхают, и только я, как угорелая, вкалываю.

«Ну и зачем напрягаюсь? — задаюсь логичным вопросом, откладывая карандаш в сторону. — Все равно за переработку спасибо никто не скажет. Зато лишней работы навялит с превеликим удовольствием».

Усмехнувшись, закрываю папки и сдвигаю на край рабочего стола, быстро выключаю технику, подхватываю сумку и покидаю кабинет.

Домой, домой.

По пути без удивления замечаю, что свет нигде не горит. Трудоголиков-энтузиастов, готовых впахивать за спасибо, на моем этаже нет, а хорошую премию выплатят не раньше, чем к концу года. Вот тогда и активистов точно прибавится.

В лифте еду одна, что поднимает настроение. Не хочу разговоров ни о чем и лишнего внимания. Холл пересекаю под негромкий шум работающего телевизора.

который смотрит развалившийся в кресле ночной охранник.

— Ох и припозднились вы, Дарья Андреевна, — замечает он, выпрямляясь, когда я с ним здороваюсь и прощаюсь. — Снова последняя.

— Увлеклась. Договор был интересный, — отовариваюсь подходящей случаю шуткой и, обменявшись с мужчиной улыбками, покидаю задание.

Квест «довези себя до дома по пробкам без проблем» сдаю на отлично.

Припарковавшись во дворе, сквозь арку обхожу дом и забегаю в сетевой магазин.

Готовить лень, а кушать хочется.

Недолго думая, выбираю пару баночек любимого творога и сырную нарезку. Хлеб, точно помню, еще оставался. По пути к кассе прихватываю шоколадное молоко и отстояв короткую очередь, теперь уже точно иду в квартиру.

Вечер проходит по давно заведенному сценарию: сытный ужин и чтение очередного фэнтези-романа под чашечку кофе, распиваемого в кресле на балконе. В начале двенадцатого перемещаюсь в кровать.

Новое утро встречаю по будильнику.

Рабочий вторник ничем особенным не запоминается. По максимуму вычитываю договора, чтобы передать их юристам на пересмотр и переделку, и около часа трачу на телефонные переговоры с поставщиками комплектующих из Турции.

Единственное, что выбивается из привычного сценария — Шаталов-старший сдерживает слово. Около двух часов дня мне звонят по воцапу.

И именно тогда время замирает.

Мне целых двадцать минут позволяют понаблюдать за мамой. Ее жизнью в каком-то закрытом учреждении, которое я никак не могу определить.

Сколько не пыталась понять, в каком городе оно расположено, сколько фотографий не перебирала в поисках похожих мест, которые изредка фиксирует камера, ничего подобного не обнаружила. Я не знаю ни названия здравницы, ни города, ни даже страны, где ее держат.

Лев Семенович говорит, лечат. И да, я соглашаюсь.

Вижу, что ее состояние улучшается. Тут бесспорно.

Еще два года назад мама была привязана к кровати из-за травмы позвоночника. Но теперь, после нескольких удачных операций, которые оплатил свекор — ведь я остаюсь послушна, и он в виде поощрения идет мне на уступки, — мама уже может сидеть в инвалидном кресле.

Единственное, что остается неизменно, она ничего не помнит Она не помнит аварию. Она не помнит мужа.

Не помнит меня. Абсолютно.

Господи, первое время я думала, что это дурацкая шутка. Пыталась ее разговорить.

Рассказывала о прошлом, о своих чувствах, показывала фотографии. Но все мои попытки ни к чему не привели. Точнее, это стало расстраивать пациентку, как заявили врачи. А позже они же настояли, чтобы наши контакты сократились.

И это притом, что связь велась лишь по сети. Видеться вживую с мамой Шаталов не давал мне ни разу и, как понимаю, не даст никогда, ведь мама — залог моей послушности.

Да, угроза перестать платить за содержание недееспособного человека легко сделала меня марионеткой в руках Льва Семеновича. Я под ним прогнулась.

Но не считаю себя из-за этого слабой. Не думаю, что кто-то мог бы поступить иначе и выбрать себя, попади в аналогичную ловушку. Впрочем, подобное я не рассматривала.

Мама — мой единственный родной человек, чье здоровье, как ни крути, зависит только от меня и моих правильных действий. Поэтому, что бы не происходило между нами в прошлом, какие бы ошибки и недопонимания нас не разделяли, я все забыла и простила.

Она- моя мама. И этим все сказано.

Ради нее я буду крутиться белкой в колесе, буду юлить, торговаться шантажировать и выбивать бонусы. Если нужно я вечно буду женой Ярослава, раз свекор так за это радеет. Единственное, не приму нагулянного ребенка.

Вот туту них точно не получится меня прогнуть. А в остальном еще повоюем.

После того, как видеозвонок прерывается, проходит не более десяти минут, и со мной связывается мамин лечащий врач Игорь Иванович. Таким именем мужчина лет пятидесяти с хвостиком представился мне в нашу первую встречу. Хотя уверена, что зовут его совершенно иначе. Он не славянской внешности, раз. Да и говорит с сильным акцентом, два.

Но суть в другом. Он рассказывает мне о маме — и это имеет решающее значение.

ВОТ и в этот раз Игорь Иванович подробно рассказывает о распорядке дня Ольги Яковлевны, вплоть до состава ее меню. Вещает о том, какие процедуры проводятся специалистами здравницы для поддержания мышц в тонусе. О том, что улучшилось за последние месяцы, и что осталось без изменений. А затем соглашается, что новую операцию, про которую он говорил около года назад, уже можно проводить.

— Как только на счет клиники поступят необходимые средства, мы начнем подготовку, — заканчивает он разговор и, коротко попрощавшись, отключается.

Я же еще долгое время сверлю невидящим взглядом стену напротив, а затем встряхиваюсь и включаюсь в работу.

Как ни крути, гору макулатуры за меня никто не перелопатит. А завтра уже предстоит встреча с немцами и Иваном.

И теперь на сотрудничество с ними я смотрю иными глазами. Блестящими и предвкушающими перемены.

Для меня это действительно знаменательное событие. Разговор с Тихомировым открыл мне часть прошлого, которое многие годы оставалось тайной за семью печатями и не давало покоя. А заинтересованность иностранных партнёров в совместном бизнесе с «Эталон-М» даст дополнительный рычаг на Шаталова-старшего.

Очень скоро свекру потребуются мои новые подписи на документах, и вот тут я обязательно воспользуюсь случаем и заставлю его раскошелиться.

На маму. Ее реабилитацию.

Про себя давно молчу. Знаю, как наследница состояния отца, я имею право на собственные активы, но Лев Семенович очень ловко меня их лишил. Когда я только о б этом заикнулась, он с усмешкой заявил, что денег нет, все идет на развитие бизнеса, да и у отца были долги, которые он, свекор, усердно гасит.

Я не стала лезть в бутылку, чтобы не разжигать конфликт сильнее. Тем более в момент разговора и так было волнительно. Я как раз съезжала от Ярослава в собственную квартиру.

Но теперь то уж я своё не упущу.

С этой вдохновляющей мыслью придвигаю к себе новую пачку документов и углубляюсь в проверку.

ИВАН

Остаток понедельника и вторник пролетают как один миг.