Японское искусство войны. Постижение стратегии - Томас Клири

и на их основе создали новые, более мирные виды японского «искусства войны без оружия». С другой стороны, конфронтация с агрессивным и обладавшим новейшими военными технологиями Западом заставила наиболее воинственных представителей бусидо обратиться к поистине спартанским методам тренировки, целью которых было создание такого человека, сознание и тело которого являли бы собой грозное оружие.

Люди, интересующиеся духовными традициями дзэн-буддизма, как правило, благосклонно относятся к «мягким» боевым искусствам. «Жесткие» же в почете у полиции, сил самообороны и в системе образования дзироку, готовящей людей, могущих выстоять в индустриальной войне и бизнесе. Конечно, между этими двумя крайними подходами есть множество промежуточных, соединяющих в себе элементы и того и другого. Однако именно в крайностях наиболее ярко проявляются особенности, специфические функции и побочные эффекты бусидо.

Очень часто приходится сталкиваться с концепциями отдельных элементов бусидо, насквозь пронизанными предрассудками. Но невозможно понять целое, не поняв его частей, равно как и невозможно понять части, не воспринимая их при этом в качестве фрагментов целого.

Мать с ребенком на спине. Фото. 1877

Тайсо Ёситоси. Самурай, разрубающий летящие вражеские стрелы. 1869

Заключение

Итак, мы убеждены, что для правильного понимания особенностей японской психологии и поведения необходимо оценить воздействие, оказанное на них столетиями правления военного сословия. Влияние это оставило заметный след в экономической, политической, социальной и образовательной сферах жизни страны. В течение многих столетий самурайское сословие считалось не только политической, но и нравственной элитой, и его мироощущение не могло исчезнуть без последствий.

На начальном этапе развития Японии война была уделом аристократических кланов. Представители этих кланов считали самих себя потомками одной из трех линий – прямыми наследниками либо божеств, либо древних императоров Японии, либо китайской и корейской аристократии. Императорский клан, безусловно, относил себя к первой категории; члены его полагали себя прямыми потомками богов. Клан этот ассоциировался с богиней солнца, которая и превратилась в главное божество синтоистского пантеона, когда клан вместе с союзными ему объединениями пришел к власти в стране. Мифология его легла в основу государственного синтоистского культа – национальной японской религии в императорской версии.

Самые влиятельные и могущественные из японских кланов поддерживали контакты с Китаем и Кореей, у которых они заимствовали технологии изготовления оружия, что в конце концов и позволило им подняться на вершины власти. В соответствии с их мифологией, меч являлся одним из символов императорской семьи, принадлежавшей к клану потомков богини солнца, а процесс создания меча традиционно окружался синтоистским ореолом. Культ меча, со временем превратившийся в своего рода «фетишизм в бусидо», как раз и свидетельствует о том влиянии, которое оказывал на психологию самураев древний синтоистский культ.

Но территориальные конфликты продолжались и после того, как около 600 года клан богини солнца и его союзники основали по китайской модели японское государство. Шла война не на жизнь, а на смерть с другими народами, населявшими острова. Беспрестанные пограничные конфликты и соперничество между самими японскими кланами способствовали образованию особой воинской касты, происходившей от старой аристократии, но обладавшей своей собственной историей и наследием. В новом сословии появились свои управляющие, полководцы, полицейские, которых для надзора за своими разбросанными по стране поместьями нанимала на службу придворная знать. С течением времени они стали требовать для себя все больших и больших прав, и вот в 1185 году возникло первое централизованное военное правительство. Так началось правление сёгуната Минамото.

С 1185 по 1868 год японская политическая и общественная жизнь находилась под контролем трех военных режимов. Второй и третий сёгунаты правили, скорее, во имя императора, чем во имя сёгуна. Первые два сёгуната покровительствовали дзэн-буддизму, порвав тем самым со старыми буддийскими школами, находившимися под властью прежней аристократии. Третий сёгунат превозносил конфуцианство и предпринимал попытки разделить и подавить буддийское учение. Четвертый военный режим в конце XIX – начале XX века открыто преследовал буддизм, отдавая предпочтение воинственному синтоизму. Пятый во второй четверти XX столетия принудил буддийские церкви вступить в союз с государственным синтоизмом.

Дзэн-буддийские элементы вошли в японский самурайский кодекс в эпоху, когда дзэн, поддерживаемый сёгунами, распространился в среде воинов. Первые дзэнские наставники познакомили самураев и с неоконфуцианством, но только к XVII столетию, когда неоконфуцианство утвердилось в качестве государственной ортодоксии, оно стало преобладающей духовной силой в бусидо.

В правление последнего сёгуната все японские традиции были кодифицированы. Исключением осталось только бусидо – в этот период многие главы кланов оставляли в качестве духовного завещания своим потомкам «домашние наставления», но они так и не были унифицированы и систематизированы. В различных интерпретациях бусидо просматриваются синтоистские, буддийские, даосские, конфуцианские, легистские и милитаристские корни, однако никто и никогда не определял степени их наличия в «абстрактном бусидо», за исключением того уровня, когда смысл и значение конкретных фактов становились очевидными для всех в свете той или иной исторической ситуации. Возможно, это есть следствие «конкурентного» характера искусства войны как такового, преднамеренной неясности «искусства хитрости», в котором все определяется практической выгодой времени и места.

В настоящей книге мы предприняли попытку исследовать взаимоотношения между дзэн-буддизмом и самурайским культом бусидо в сочинениях четырех выдающихся авторов, двух дзэнских наставников и двух великих мастеров боевых искусств.

Популярная идея о том, что дзэн якобы привнес духовное зерно в боевые искусства, подвергается нами критическому анализу с тем, чтобы уяснить, в чем заключается близость, а в чем различие между этими двумя явлениями японской культуры. Взаимосвязь их рассматривается с двух точек зрения: в плане влияния дзэн-буддизма на бусидо и в плане влияния японского милитаризма на развитие дзэн-буддизма.

Четыре автора, сочинения которых подробно анализируются нами, исповедуют запоминающиеся и различные подходы к дзэн-буддизму и боевым искусствам. Дзэнский наставник Такуан разъясняет сущность дзэнского понимания в той степени, в какой оно применимо в бусидо. Мастер меча Ягю Мунэнори привносит в боевые искусства дзэнскую этику и дзэнскую психологию. Дзэнский наставник Судзуки Сёсан являет собой образец воинского духа в практиковании дзэн-буддизма. А знаменитый фехтовальщик Миямото Мусаси демонстрирует нам свою воинственную стратегию, использующую дзэнские техники, но начисто лишенную буддийской этики.

В сочинении Такуана о недвижимой мудрости отсутствуют рассуждения непосредственно об этике. Ягю говорит о необходимости истинного дзэнского подхода к боевым искусствам, но ставит последние на службу политическим интересам. В случае Судзуки Сёсана мы имеем дело с воплощением психологии воина в дзэнском искусстве владения собой и самосовершенствования; его сочинение наполнено как техническими, так и этическими идеалами, и в этом отношении его подход более глубокий, чем у Такуана и Ягю. Позиция Мусаси,