Японское искусство войны. Постижение стратегии - Томас Клири

что совсем сбил с толку некоторых исследователей, считающих различные проявления японского мазохизма не только имеющими какую-то связь с дзэн-буддизмом, но даже следствием дзэнской «практики» и «пробуждения». Более того, сами японцы сегодня подвержены возможности обмана со стороны ложного и извращенного дзэн-буддизма в не меньшей степени, чем европейцы, в результате чего те или иные противоборствующие элементы современного дзэн-буддизма обычно воспринимаются не такими, какие они есть на самом деле. Игнорирование подобных конфликтов ложится тяжким бременем на нынешний дзэн-буддизм – он начисто лишен и ясности, и здравости, и оптимизма, и, что, быть может, самое худшее, он, по всей видимости, уже не оказывает значительного влияния на культуру.

Институциональный дзэн-буддизм в сегодняшней Японии часто называют мертвым даже сами монахи и дзэнские писатели, не говоря уже о критиках из других социальных кругов. Различные аспекты такой инертности открыто признаются в дзэнской литературе, но фундаментальные проблемы обнажаются нечасто; не слишком искренне обсуждаются они и в дзэн-буддизме, предназначенном «для иностранцев». Полная коммерциализация дзэн-буддизма на Западе плюс эксплуатация интереса европейцев к дзэн или дзэнским искусствам в целях повышения международного престижа Японии – все это отнюдь не способствует получению беспристрастной информации и появлению объективных и взвешенных оценок.

Именно поэтому в западном отношении к Японии по-прежнему преобладает либо некритическое восхищение всем и вся, либо такое же некритическое отвергание. Несомненный интерес к дзэн-буддизму и японской культуре в целом, существующий сегодня на Западе, мог бы сыграть положительную роль в изменении подобного положения дел в лучшую сторону. Но увы – трансцендентальные и культурные составляющие такого интереса едва ли находят должное различение и не дополняются необходимыми разъяснениями относительно сущностного смысла дзэн-буддизма и тех исторических институтов, которые возникали в разное время с целью изучения и поддержки учения.

Утагава Куниёси. Ёсида Тюдзаэмон Канэсукэ, сидящий на складном стуле, подает веером сигнал к наступлению. XIX в.

Одним из аспектов японской культуры, на который оказали сильное влияние отдельные элементы бусидо и дзэн-буддизма и который требует безусловного критического анализа со стороны западных исследователей, является дзигоку («ад») – методика обучения, используемая в системе образования и подготовки персонала в компаниях и корпорациях. Поскольку европейцы чаще всего сталкиваются именно с теми, кто прошел такую подготовку, и поскольку сейчас даже предпринимаются попытки распространить ее на Западе, методика эта, безусловно, требует внимательного изучения.

Случившееся несколько лет назад самоубийство одного из самых почитаемых в Японии дзэнских наставников, занимавшего пост настоятеля и духовного учителя в монастыре школы Риндзай-дзэн, традиционно считающемся одним из лучших в стране, произвело настоящий переполох. Выдвигались различные версии причин, побудивших наставника совершить такой поступок, в том числе и плохое здоровье. Однако в книге, написанной этим наставником и называющейся «Такуан иси но сатори», «Пробуждение камня, используемого как гнет для засолки», содержатся весьма негативные оценки современного состояния дзэн-буддизма и японской жизни в целом.

Среди них – отрицательная оценка настоятелем использования дзэнских методов для воспитания сильного и напористого человека, который смог бы состояться в мире бизнеса, – эту практику он называет фудзакэта, что буквально означает «смешная», а в более широком значении – «пустое времяпрепровождение» или «игра». На Западе и академический, и популярный интерес к дзэн-буддизму также страдают ограниченностью и недальновидностью. Учение оказалось попросту возведенным в культ, что обусловило формирование о нем фрагментарных и искаженных представлений.

Как только наступает очередной виток антияпонских настроений в западных странах, сразу же возникает популярный японский миф о том, что европейцы были бы более терпимыми и снисходительными к Японии, если бы они понимали японскую культуру. Запад не может позволить себе оказаться мистифицированным японской тайной или использовать информацию в качестве оружия в «искусстве хитрости», как называет его Мусаси. Находятся такие, кто превозносит все японское и, видимо, считает, что Западу следует подражать Японии; есть и те, кто изначально очерняет и клеймит Японию, считая ее, очевидно, угрозой для мира. И те и другие, безусловно, стали жертвами «искусства войны» и увеличивают количество жертв в той степени, в какой распространяется их влияние.

Утагава Куниёси. Самоубийство Морозуми Масакийо. XIX в.

Одной из главных проблем, с которой сталкиваются и Япония, и Запад, является тесная взаимосвязь между особыми интересами и распространяемыми информацией и знанием. Поистине, это улица с двусторонним движением, поскольку националистическое мировоззрение и политические цели всегда действуют сообща, препятствуя адекватному пониманию вопроса. Подлинным врагом каждой из сторон является незнание, объяснимое или преднамеренное.

Одна из отличительных особенностей невежества – слепые предрассудки. Вот почему, оценивая субъективные реакции на восприятие вещей, необходимо остерегаться их. Что касается боевых искусств, воинственного духа и их воздействия на человеческое общество, то для классической традиции первостепенную важность имеет вопрос об их применимости и функционировании. За долгий период мира в правление сёгуната Токугава, начавшегося в XVII столетии и продолжавшегося два с половиной столетия до тех пор, пока в середине XIX века американские «черные корабли» не пригрозили применить силу, если им не будет позволено проникнуть в Японию, японские боевые искусства так или иначе трансформировались в оздоровляющие и «изящные» практики.

В течение первого столетия Великого мира развитие множества соперничающих школ боевых искусств по сути позволяло мужчинам относительно безопасно для других членов общества выплескивать свою агрессию и амбиции, оставшиеся в наследство от кровавой Сэгоку дзидай, эры Воюющих царств, сто лет которой видели практически не прекращавшиеся битвы и сражения. Более того, хотя агрессивность и воинственные амбиции тем самым перешли из государственной и социальной сферы к частным лицам, древние дзэнские элементы бусидо также способствовали тому, что верные самурайскому духу воины изучали, в целях самосовершенствования, буддийскую философию, а иногда и буддийскую этику. Если прибегнуть к тантрической идиоме, то такое использование «инструментов злого предзнаменования» для достижения благородной цели называется «извлечь шип с помощью шипа».

В сегодняшнем американском обществе восточные боевые искусства играют до некоторой степени похожую роль. Несомненно, что мы имеем дело с одной из их наиболее рационализированных адаптаций, подобной той, что имела место в Японии XVII столетия. Однако уже в следующем, XVIII веке количество недовольных среди лишившихся традиционного рода занятий выросло настолько, что вновь вспыхнуло пламя смут. Военная доблесть опять, как и прежде, находила воплощение в зачастую бессмысленных преступлениях, и зачастую, якобы во имя бусидо, легко стиралась грань между рыцарским соревнованием и политическим мятежом.

XIX столетие, ставшее свидетелем выхода Японии из изоляции от внешнего мира, принесло в бусидо, равно как и в дзэн-буддизм, диаметрально противоположные течения. С одной стороны, благодаря возобновившимся контактам с Китаем некоторые японские первопроходцы проявили интерес к даосским боевым искусствам