«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

и неглупый, но чрезвычайно нетактичный и грубый человек. Он позволял себе, получив и прочитав письма, носить их в кармане и не выдавать их адресату, рассказывая в то же время в посторонних разговорах содержание этих писем. Затем, подметив некоторые любимые выражения их высочеств, как, например, употребление слова “аппетитно” не для одних съедобных вещей, вдруг говорил какой-нибудь из великих княжон: “Какая у вас аппетитная книга, так и хочется скушать”. Конечно, подобные выходки не могли к нему расположить арестованных»[63].

Незадолго до отправки бывшего царя в Тобольск Коровиченко покинул Царское Село и продолжил поднимать престиж новой власти в должности командующего (несмотря на звание полковника) Казанским военным округом[64]. И, наконец, уже в октябре 1917 г. Керенский, встревоженный сентябрьской попыткой мятежа в Туркестанском крае, направил Коровиченко командовать войсками в Ташкент. Последнее назначение стало для Коровиченко роковым. После того как в ноябре 17 года местному Совету рабочих и солдатских депутатов, состоявшему из большевиков и левых эсеров, со второй попытки удалось взять власть в свои руки, Коровиченко был арестован и без суда расстрелян в ташкентской тюрьме.

В свете сказанного выше с большой долей уверенности можно предположить, что тяготение «Военного голоса» к левой прессе объяснялось личными связями Шнеура и Коровиченко. К тому же и Шнеур, и Коровиченко могли искренне сочувствовать социалистическим идеям, хотя вехи биографии Шнеура свидетельствуют скорее об отсутствии у него каких бы то ни было прочных убеждений или их второстепенности по сравнению с соображениями карьерного и материального характера.

По причине отсутствия документов сложно прояснить вопрос о финансировании «Военного голоса». Если газета и стала приносить прибыль, то это произошло далеко не сразу. На запуск издания необходимы были довольно значительные средства. В статье о «Военном голосе» в Военной энциклопедии Сытина, редактором которой был все тот же В.Ф. Новицкий, говорится: «Дело было совершенно идейное, начатое на средства, собранные вскладчину среди инициаторов, участников и сотрудников издания»[65]. «Совершенная идейность» дела как будто и не подразумевала желания добиться коммерческого успеха или даже окупаемости издания.

Но откуда же все-таки пришли деньги? Едва ли небольшая группа офицеров могла начать издавать ежедневную газету в столице, рассчитывая лишь на свои скромные служебные доходы. Амбициозность предприятия предполагала более серьезные инвестиции. Скорее всего, наибольший вклад в капитал издания принадлежал бывшему гвардейскому офицеру и военному атташе российского посольства во Франции А.Н. Брянчанинову. Крупный псковский помещик, сын рязанского губернатора, а впоследствии сенатора Н.С. Брянчанинова, зять К.А. Горчакова (сына канцлера), А.Н. Брянчанинов располагал весьма значительными средствами.

Помимо родовых имений, Брянчанинову принадлежал доставшийся в приданое роскошный петербургский особняк канцлера А.М. Горчакова на Большой Монетной. Военную службу Брянчанинов сменил на гражданскую, заняв выгодную должность чиновника особых поручений при Департаменте железнодоржных дел Министерства финансов. Имелся у Брянчанинова и соответствовавший аристократическому положению придворный чин камер-юнкера. Однако Брянчанинов не воспользовался в полной мере преимуществами своего происхождения для построения блестящий карьеры бюрократа. Его слишком привлекали политика и публицистика, ради которых он в итоге и оставил службу. Брянчанинов участвовал в деятельности «Союза 17-го октября», затем состоял членом ЦК Партии прогрессистов, сотрудничал в газетах «Слово», «Страна»[66]. Также на средства Брянчанинова с 1908 г. издавалась газета «Псковская жизнь». К началу Первой мировой войны Брянчанинов был гласным Петербургской городской думы, членом комитета российской экспортной палаты и издателем журнала «Новое звено»[67]. В 1906 г. Брянчанинов помещал статьи и в «Военном голосе»[68].

Еще одной значимой фигурой в коллективе авторов «Военного голоса» являлся известный специалист по фортификации, военный инженер, капитан (впоследствии генерал-лейтенант) А. В. фон Шварц. Ближайший помощник генерала Р.И. Кондратенко (одного из немногих признанных общественным мнением «героев» японской войны), Шварц оставил знаменитые воспоминания об обороне Порт-Артура, особенно ценимые специалистами того времени за профессиональные суждения инженера-фортификатора. Первоначальный вариант записок Шварца, основанный на его дневниковых записях, был напечатана именно в издательстве «Военного голоса»[69]. Впоследствии Шварц участвовал в работе комиссии по составлению официальной истории Русско-японской войны, преподавал в Николаевской инженерной академии, состоял членом Главного крепостного комитета, в ведении которого находились все фортификационные сооружения страны, а в 1915 г. руководил обороной крепости Ивангород в окрестностях Варшавы, о чем также оставил ценные воспоминания.

Среди авторов газеты выделялась солидная группа военных юристов. Здесь следует пояснить, что в начале XX в. военные юристы составляли в армии совершенно особую прослойку. Военноюридическая академия была основана в 1866 г. по инициативе одного из лидеров либеральной партии при дворе Александра II – военного министра Д.А. Милютина. Задача Академии состояла в подготовке кадров для обновленной на началах, близких к гражданской судебной реформе 1864 г., системы военных судов. В числе первых преподавателей Академии был выдающийся правовед и общественный деятель либерального направления К.Д. Кавелин. В соответствии с заложенными в «милютинские» времена традициями этого заведения, которые не удалось изжить в эпоху контрреформ, его слушатели получали подготовку, практически идентичную той, что проходили гражданские юристы. На протяжении первых двух лет обучения слушатели Академии вовсе не касались военной юстиции. Учебный процесс в Академии был построен таким образом, что развитию законодательства и судебной практики конституционных государств Европы уделялось не меньшее, а иногда даже большее внимание, чем российскому уголовному и общему праву. С особенностями же функционирования военной судебной системы и спецификой военного законодательства слушатели Академии начинали знакомиться лишь на последнем – третьем году обучения. Как следствие, выпускники Академии по большей части были носителями того же самого «легалистского этоса», что и их коллеги – гражданские юристы, которые уже по самому своему призванию являлись поборниками законности и установления «правого строя»[70]. Это приводило ко множественным сбоям в случаях, когда правительство прибегало к военным судам в надежде на «скорую расправу» с государственными преступниками (эта практика получила широкое распространение в годы Первой русской революции). Военным судьям претило осуществление «карательного правосудия». Они отказывались без разбирательств и в кратчайшие сроки выносить обвинительные приговоры и, будучи связанными жесткостью военных законов, все же стремились рассматривать подробности каждого дела и зачастую изыскивали возможность для смягчения участи осужденных. То направление, которое власти хотели придать деятельности военно-судебной системы, вызвало у военных юристов отторжение, вело к профессиональной неудовлетворенности и определенным формам протеста против использования военных судов в репрессивных целях. Нередко военные суды охотно соглашались признать обвиняемых душевнобольными, что было в то время общеизвестным и распространенным способом уйти от тяжелого наказания. Но и когда избежать вынесения смертных приговоров было невозможно, не идя на явное нарушение закона, судьи нередко ходатайствовали перед генерал-губернаторами и начальниками военных округов о смягчении участи осужденных. Например, с 1905