«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

защитника государства и от его внутренних врагов, весьма естественно пользоваться примерами исполнения солдатского долга в то смутное время, когда только армия спасла Россию от окончательного потрясения. <…> зная программы разных политических партий и их отношения к армии, можно безошибочно сказать, что среди правых, а не левых партий, следует искать нравственной поддержки и сочувствия нашей армии. <…> Не понимаю, в силу каких соображений и на основании чьей авторитетной оценки “Военный голос” так самоуверенно выделяет себя из числа всех военных изданий. Не г-ну же Сандру, мало кому известному, чинить суд и расправу над военными изданиями лишь за то, что направление их не в духе “Военного голоса”, может быть и достаточно крикливого, но едва ли авторитетного и справедливого»[87].

Постепенно столкновения «Русского инвалида» и «Военного голоса» стали носить постоянный характер. Редкий номер «Военного голоса» обходился без шпилек в адрес «Инвалида» и наоборот. Между газетами началась война. Обо всех эпизодах этого конфликта рассказать невозможно. Стоит лишь отметить, что «Русский инвалид» стал обращать к «Военному голосу» сентенции, в которых можно было расслышать довольно угрожающие ноты. «Преувеличивать свои силы и значение может быть и очень приятно для самолюбия, но ведет всегда к дурным последствиям», – такими словами заканчивался первый выпуск учрежденной на страницах официоза рубрики «Печать о военных делах»[88]. Мотивировалось появление нового раздела «вполне естественным желанием у старейшего военно-литературного органа содействовать правильной постановке энергично производившейся популяризации военных знаний в читающей публике»[89]. «Русский инвалид» декларировал свой статус старейшей и, соответственно, наиболее авторитетной военной газеты – единственной имеющей право давать экспертную оценку публикациям по военным вопросам во всех прочих изданиях. В этой системе заслуживало внимания только то, что получало одобрительную санкцию «Инвалида» – своего рода сертификат качества. Одним из факторов, спровоцировавших доселе вполне уверенно себя чувствующий официоз на шаги по укреплению своего авторитета, была конкуренция со стороны «Военного голоса». Редактор «Русского инвалида» упомянул о ней в годовом отчете об издании газеты: «Если к сказанному добавить, что общая пресса и вновь возникший “Военный Голос” постоянными нападками и грубыми выходками старались дискредитировать правительственный военный орган, то станет ясным, насколько трудно было время, пережитое в отчетном году нашими изданиями»[90].

Насколько беспокойство редакции «Инвалида» имело под собой основания? На первый взгляд, официозу военного ведомства было нечего опасаться – ежедневный тираж «Русского инвалида» составлял порядка 85 тысяч экземпляров, тогда как «Военного голоса» – лишь 5 тысяч[91]. Однако если сравнить количество подписчиков, то можно увидеть уже вполне сопоставимые числа. На «Русский инвалид» в 1906 г. было подписано 6604 человека[92], тогда как число подписчиков «Военного голоса» постоянно росло, достигнув в итоге трех тысяч человек[93]. Нельзя также забывать, что многие выписывали «Русский инвалид» по служебной необходимости, в то время как подписка на «Военный голос» была делом абсолютно добровольным. Относительно скромный тираж не позволял, по примеру «Русского инвалида», буквально заполонить номерами «Военного голоса» офицерские собрания, казармы, штабы и военно-учебные заведения по всей России. При этом стремительное увеличение контингента преданных читателей «Военного голоса», очевидно, с сочувствием и интересом относившихся к высказывавшимся на страницах этой газеты идеям, не могло не беспокоить редакцию «Русского инвалида» и министерство. К наметившемуся конфликту между «Военным голосом» и администрацией предстоит вернуться позднее. Сейчас же необходимо затронуть еще один значимый сюжет. Как «Военный голос» встретил Государственную думу – орган народного представительства, на которое он возлагал столько надежд.

«Военный голос» приветствовал Думу в самой торжественной, ликующей риторике. Причем авторы газеты не ограничивались прозой. Помощник военного прокурора Варшавского военного округа, полковник М.К. Липкин, посвятил Государственной думе восторженные стихи:

Дума высокая, Дума народная,

Сила великая, Правда грядущая,

Совестью чистая, мыслью свободная,

К жизни и к свету, и к миру зовущая!

Скоро взойдешь ты, как солнышко красное,

Встанешь над Русью желанное, ясное,

Скоро услышишь мольбу нашу слезную —

Тучу рассеешь томительно грозную.

Смуты пошли на Руси небывалые;

Братья на братьев войной ополчаются;

Крови-то, крови! Что реченьки алые

С шумом зловещим кругом разливаются…

(14 февраля)

Столь сентиментальное отношение к Думе можно было встретить далеко не в каждом либеральном органе «общей» прессы. В приуроченной к дате торжественного открытия Думы редакционной заметке с характерным заглавием «Великий день» говорилось: «Судьба благословила нас счастьем быть свидетелями первого созыва действительных народных представителей. Государственная дума была проектирована Сперанским и едва не получила осуществления в жизни, без малого, сто лет тому назад, и сколько поколений мечтало об этом счастье для народа, боролось за него и гибло в числе лучших своих людей?!» (27 апреля). Событию придавался по-настоящему эпохальный пафос. Не лишним будет отметить и то, что газета в очередной раз продемонстрировала свою приверженность мифологии «освободительного движения». Далее в статье развивалась мысль о том, что армия не может быть равнодушна к созыву парламента: «Воистину великий день!.. Как же должна отнестись армия к этому событию? – Мы ставим этот вопрос не для того, чтобы и своим голосом принять участие в общем хоре народной радости. Современная армия, при всеобщей воинской повинности, есть плоть от плоти и кость от кости народа. Она есть его общее достояние, без различия классов, состояний и национальности. Если можно говорить о беспартийности армии при установившемся уже прочно конституционном режиме, то возможно ли требовать безучастного отношения ее к великому моменту, когда совершается перелом всей государственной жизни, когда народ, с которым она неразрывно связана всеми фибрами своего существования, возрождается от бесправной и подавленной произволом бюрократии жизни к свободе и власти распоряжения своими судьбами?… <…> Мы убеждены, что влияние этих плодотворных начал отразится и на армии, что исчезает у нас, как и в других свободных государствах, противоположение армии и народной свободы, и что наша армия будет конституционной и проникнется любовью и уважением к свободе граждан. Мы надеемся, что армия будет избавлена навсегда от унижающего, развращающего и деморализующего ее влияния внезаконных (так в тексте. – А. Ф.) экзекуций, и что ей дана будет возможность, как народной армии, действительно посвятить себя истинному ее назначению – подготовке к защите народной чести, целости и независимости государства от внешних посягательств» (27 апреля).

В другой редакционной заметке выдвигалось пользовавшееся в то время огромной поддержкой в либеральных и левых кругах требование амнистии для политических заключенных и лиц, сосланных в административном порядке: «Россия вступила окончательно и бесповоротно на новый жизненный путь. <…> Пожелаем, чтобы светлый народный праздник был