Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский
Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» читать книгу онлайн
Короткая, но яркая эпоха Горбачева погребена под штампом лихих 90-х: сменившим его правителям этот период отечественной истории неудобен — он порождает сомнения и будит мысль. На Горбачева приклеен ярлык, который одни давно прочли как «могильщик великой державы», а другие — как «великий реформатор», но так или иначе он уже как-то классифицирован и пахнет пылью краеведческого музея.
На самом деле предшествующий ему брежневский «социализм» сегодня мифологизирован, а о спрессовавшемся времени перестройки поколение родившихся в 90-е и позже почти ничего не знает. Извлекая новые смыслы из известных, казалось бы, фактов, автор стремится передать самый дух политической и нравственной революции, которой стала (хотя едва ли сразу была так задумана) горбачевская перестройка.
Загадку Горбачева, который возглавил могущественный СССР, как будто усыпив бдительность избравшего его на должность Политбюро, автор объясняет тем, что примерно до 1988 года он и сам ни за что не догадался бы о той роли, которая была ему отведена в российской и мировой истории.
Потерпела ли перестройка провал? Сегодня кажется так. Но завтра ответ на тот же вопрос будет зависеть от того, была ли она случайным отклонением в российской истории, или очередной попыткой сменить «колею».
Если глядеть из зала Съезда народных депутатов, в наличии были какие-то «вещи» (экономика), но чаще всего ненужные (как костюмы, которых никто не носил), а нужные, если и были, то лежали не там, где надо, и где о них не знал Госплан. Не было главного — технологий. Такая вещь, как нефть, до этого позволявшая закупать технологии на Западе, подешевела по отношению к ценам 1985-го более чем в три раза.
Из этой комбинации «демократы», которые стали депутатами, в основном ругая советскую экономику, должны были родить идеи, как ее можно преобразовать (у номенклатуры, кроме сохранения власти, идей, в принципе, не было). «Машина» Делёза — Латура иногда (случайно) эффективна, но никогда не прочна: ее компоненты соединяются ad hoc — для решения конкретной задачи. Что могла наскоро родить такая «сборка», кроме концепции «Laissez faire», то есть принципа невмешательства государства в экономику?
Сопредседатели МДГ: профессора Юрий Афанасьев и Гавриил Попов, академик Сахаров и недавний партийный функционер Ельцин. Такая «сборка» не могла просуществовать долго, но, возможно, если бы Андрей Сахаров не умер в декабре переломного 1989 года, отношения между Горбачевым и Ельциным могли бы сложиться как-то по-другому
1989
[Архив Ельцин Центра]
Союз сторонников капитализма в духе Эйн Рэнд (американская писательница русского происхождения, своего рода икона капитализма, воспевшая его в бестселлере «Атлант расправил плечи») и традиционно социал-демократической русской интеллигенции, в принципе, был противоестественен. Если бы политический процесс развивался не так стремительно и в какие-то моменты насильственно, из этой каши должны были бы выкристаллизоваться партии и институты. У плебеев Рима на это ушло два века — трибуны не были просто балаболами, они превратились в институт. У советских людей на это не хватало терпения, а нормальный политический «делиберативный» процесс вскоре был прерван путчем 1991 года, роспуском Союза ССР и последующими событиями 1993 года.
Советское общество, бывшее до той поры вполне монолитным в смысле своего равнодушия к политике, в этом месте тоже встрепенулось и, повинуясь «вайбу», входя в резонанс, вывалилось на улицы на многотысячные демонстрации и все чаще в поддержку уже не Горбачева, а его политических конкурентов.
Конечно, мы и сами (отцы и матери тех, кому я в первую очередь адресую эту книжку) выходили на площади в ни с чем не сравнимом восторге свободы и единства. Теперь понятно, что это далеко не было демократией — это было то, что испанец Хосе Ортега-и-Гассет еще в 20-е годы прошлого века назвал «восстанием масс»: массовый человек «подобен избалованному ребенку с врожденной неблагодарностью ко всему, что могло бы облегчить ему жизнь».
Юлий Нисневич, также подробно рассматривающий причины неудачи горбачевских реформ сквозь призму, предложенную Ортегой, делает важное добавление: речь шла о «восстании советских масс». Массовый советский или «простой советский человек», по классификации Юрия Левады в его одноименной книге, наряду с усредненной самоуверенностью, обладал также рядом специфических свойств, в первую очередь черно-белым видением мира и убежденностью в том, что все ему что-то должны и прежде всего государство.
Вот вы — те, кто дочитал мою книжку до этого места — образованные люди, приобретшие навык самостоятельного мышления. Не отдавая себе отчета, мы исходим из того, что и другие такие же. А это не так. В такой иллюзии пребывал и Горбачев. А это аберрация нашего зрения, противоположная другой и еще более губительной крайности — высокомерию. Вооружимся же добродушной иронией, чтобы занять правильную позицию где-то посредине!
Там, на этих радостных митингах 90-го, разворачивалась не политика по Хабермасу, в смысле попытки договориться друг с другом, а скорее снова «политическое», по Шмитту, — в смысле разделения на друзей и врагов. Так это происходило в Москве и других крупных городах России, зато на национальных окраинах империи это разделение обернулось кровью.
Глава 21
Гибель «старшего брата» (1988–1990)
Советский интернационал
В числе главных своих ошибок Горбаче называет, наряду с запозданием с экономическими реформами, недооценку взрывной опасности национальных противоречий в СССР. Мне кажется, этот упрек он неправильно адресует только себе и своим соратникам — его должно разделить большинство советских людей. Андрей Амальрик, историк по образованию, был, наверное, единственным, кто в эссе «Доживет ли СССР до 1984 года?», за которое он был осужден и отбыл наказание, еще в 1969 году предсказал распад Союза, правда, в результате нападения Китая. Но той ожесточенно-варварской формы, в которой национальные противоречия проявили себя в конце 80-х, никто не мог себе и представить.
Выросший в СССР в 60–70-е годы, много поездивший по стране во второй половине 70-х и в 80-е, я могу свидетельствовать, что национализма в той форме, в которой он как бы вырвался из адских подземелий в 1988-м, в брежневском СССР не было. Литература и кино тех лет были гуманистичны, а пропаганду агрессии и национализма не пропускал сложный механизм советской цензуры. Фильм «Мимино», снятый выросшим в Москве грузинским режиссером Георгием Данелией и с легкой иронией воспевавший дружбу народов СССР, был с восторгом принят советскими людьми всех национальностей. Основные институты социализации: школы, вузы, армия и тюрьмы — в плане межнациональных отношений были внутренне демократичны, и такой уравнивающий всех интернационализм в качестве преобладающего фона стал, возможно, единственной составляющей коммунистической идеологии, которая в самом деле прижилась в тогдашнем советском диспозитиве, и в «запасном» даже лучше, чем в официальном.
Сегодня фонтан «Дружба народов СССР» — просто одна из диковин ВДНХ. А представления об этой дружбе советских людей было наивным, но чаще всего искренним
[Из открытых источников]
Что было как в дискурсе пропаганды, так и в массовом сознании, так это парадигма «старшего брата» в виде как бы снисходительного похлопывания по плечу всех нерусских. Эта была, строго говоря, даже не этническая позиция. «Старший брат» жил не в России, а в СССР, интуитивно он определялся — вполне в русле постулата Фуко — скорее как тот, кто знал, «КАК НАДО», за кем подразумевалось право решать за других, как правильно жить. В такой конструкции к «старшему брату» примазывались и поддерживавшие ее представители национальных элит. Это казалось настолько естественным, что преобладавшие в населении практически всех крупных городов этнические русские и украинцы даже не задумывались над привилегированным и, в общем, имперским модусом такой позиции.
На это обратил мое внимание
